– Осьминог! – кричит кто-то из зала.
Какой осьминог? – не понимает Джонсон-и-Джонсон, почему осьминог? он на миг озадаченно замолкает, но не теряет волну и снова ныряет в цветистое пурпурное проповедническое говно: правильно, ты – дитя божье! Все мы дети божьи! Господне откровение в каждом из нас (Каждому из вас, – включается тетка, – на выходе дадут брошюрку и календарик с фото преподобного), так что будем благодарны за внимание всевышнего (благодарим вас за внимание, всего хорошего, до следующих встреч на проповедях Церкви Иисуса (объединенной)), встречи с которым нас ожидают впереди! (до следующих встреч, – тетка повторяется. – Не забывайте свои вещи, – добавляет она, – и заберите отсюда этих траханых инвалидов).
Ах, как я их сделал, – говорит преподобний Джонсон-и-Джонсон чуваку из администрации. Чувак смотрит на него влюбленными глазами. Да, – повторяет преподобный, – как я их сделал. Только для чего я опять про осьминогов трепался, что со мной в последнее время происходит? – спрашивает он у чувака, – как только приму витамины, так сразу начинаю говорить про осьминогов. Ничего не могу с собой поделать, – оправдывается он, – меня просто прет от этих волшебных существ. Ой, как меня прет, – радостно говорит он и исчезает в гримерной.
11.00
Пока все эти ортодоксы седьмого дня еще не разошлись и преподобный, размахивая руками, покидает сцену, Какао сидит на скамейке и пытается понять, о чем они там говорили, но до него не слишком доходит смысл речи преподобного, что-то там про электричество и про диспансер, про осьминогов, Какао скучает, лучше б дома телевизор посмотрел, – думает он, – но тут, в дополнение к откровениям преподобного, выдерживая драматургию агитационной работы среди аборигенов, в игру вступает «Божественный оркестр преподобного Джонсона-и-Джонсона», друзья Какао, пушечное мясо на решающем этапе неравной борьбы добра со злом и преподобного Джонсона-и-Джонсона с собственным маразмом. Они играют блюзы, классические вещи, которые патрон выбирал для них лично, инвалиды в зале начинают подтанцовывать, бизнесмены расстегивают пуговицы своих салатовых пиджаков, публика оживляется, преподобный в гримерной радостно вытирает пот с лица, поблескивая ролексом, оркестр заводится, они играют старую тему, постепенно отходя от нее, вконец распаляются и заводят что-то такое, чему их в консерватории точно не учили – «Atomic Bomb Blues», написанный в далекие послевоенные годы Гомером Гаррисом, никому тут не известным, даже преподобному Джонсону-и-Джонсону не известным, его божественное откровение не забирается на такие пограничные территории, откуда ему знать про Гомера Гарриса, осьминогу ебаному. Вот это Какао нравится значительно больше, чем проповедь преподобного, ему тут все понятно, он тоже начинает подтанцовывать за сценой и вдруг слышит, как кто-то просто выгребает из оркестра, валит поперек партитуры, Какао сразу же узнает гитару Малого Чака Бэри, который, видимо, тоже поймал свое откровение и как будто говорил, обращаясь к толпе инвалидов, —