Надя прислушалась. Из большой комнаты слышались веселые голоса, смеялся Гоша, возбужденно тараторила Дуся. Отказаться от этой Степаниды? Ясли? Снова пылающие щеки, нервотрепка и ежевечерние истерики? Как же она это выдержит? Но ведь ходят же в ясли другие дети, пыталась уговорить себя Надежда, и нет у них ни диатеза, ни истерик. И не такой уж Гоша особенный, и нет нужды раздувать проблему из обыкновенного привыкания к коллективу. И что это Дуся вообще удумала, распаляла себя Надежда-коммунистка, что это за мелкособственничество? Мы что, зря строим социализм, если не можем сами вырастить своего ребенка? С такими мыслями она решительно встала из-за стола и широкими шагами зашагала в комнату.
Гоша удобно устроился на коленях старушки и охотно хлопал для нее недавно освоенные ладушки, время от времени посматривая на отца. Бабушка едва слышным голосом нахваливала его, и было в ее голосе что-то уютное, домашнее, и Надежда вдруг почувствовала, что присутствие в доме нового человека, который к тому же собирается вторгнуться в их семью, нисколько ее не смущает. Ей даже вдруг захотелось, чтобы она оказалась какой-то родней, пусть далекой, но родней. Она тихо опустилась рядом с мужем на диван и изменившимся голосом произнесла:
– Ну, вижу, что вы уже познакомились! Давайте тогда чаю?
Встрепенувшись, Степанида Ильинична передала Гошу отцу и бросилась в коридор за гостинцами, вкуснейшими пирожками с картошкой и вареньем из смородины, которые она принесла в самодельной болоньевой сумке. Недовольный Гоша немедленно увязался за новой знакомой, и позднее, на кухне, все рвался с коленей матери на колени будущей няни. Надежда его мягко, но твердо удерживала.
Об оплате сговорились легко, Степанида Ильинична согласилась на пять дней в неделю за двадцать пять рублей и стол. Позднее, осознав объем работы, который та самовольно взвалила на себя, Надежда не раз пыталась поднять бабе Степе «зарплату», но та всякий раз категорически отказывалась с отмашкой обеими руками и даже попытками перекреститься. Надежде баба Степа поставила лишь одно условие – каждый день сцеживать молоко для мальчика, чтобы его хватало на два кормления. И теперь каждое ее утро начиналось одинаково – встав на час раньше, Надя нещадно мяла свои груди, выцеживая из каждой по полной миске теплого, слегка синеватого на вид молока. Затем молоко переливалось в с вечера промытые стеклянные бутылочки, которые увенчивались сосками и выстраивались на дверце холодильника. И если сначала Надежде едва удавалось нацедить полторы бутылочки, то вскоре ее утренняя норма легко выросла до трех. Надежда лишь охнула про себя, как же она сама не додумалась сцеживать молоко и не мучиться на работе от ломоты в окаменевших грудях, не прятать под шалью липкие мокрые разводы. Это ведь было так просто – сцеживать молоко, это постоянно требовали от рожениц медсестры в родильном отделении, но все без исключения молодые мамочки дружно это занятие ненавидели. Теперь же, сидя в предрассветной спальне и наполняя миску собственным молоком, Надежда испытывала настоящее умиротворение, этот утренний ритуал словно бы обещал благополучие на весь день. Она прислушивалась к ровному дыханию Гоши. Мальчик спал посередине кровати, широко раскидав в стороны пухлые ручки и выпростав из-под одеяла одну ножку. Сцедившись, Надежда, прихватив полную миску, выскальзывала из комнаты и ставила на кухне чайник. Гоша проснется позже, когда они с мужем будут уже на работе, а дежурство по дому подхватит Степанида Ильинична.