– Беззубый ящер меня забери! – услышал Леман у себя за спиной, и оглянулся. Позади него стоял перепуганный Сирол, и, трясущейся рукой направляя молот в сторону клетки, начал твердить: – Ведьмы и колдуны, дети Тритона… Слуги мертвых, порожденье мрака! Я предупреждал вас эрл Леман! Я предупреждал! Тьма! Тьма явилась по наши души!.. – Единственный глаз Сирола жил своей жизнью и от страха, казалось, вот-вот выскочит из орбиты.
Эрл подошел к лучнику, и, склоняясь над его ухом, чтоб больше никто не услышал, прошептал:
– Закрой рот!
– Слуги мертвых, эрл Леман! Это уже не дети, это кара ниспосланная на все Пятигорье!
Леман схватил его за грудки, и, сотрясая, в надежде, что тот придет в себя, снова потребовал замолчать.
– Убить! Убить! – не слушая его, закричал Сирол. – Мы еще успеем!
Дикие земли, полны суеверий и страхов перед неизвестным. И Леман знал, что страх даже овцу может заставить кинуться на волка. Страх делает непокорным самое преданное войско, и люди, которые миг назад готовы были отдать за тебя жизнь, сами убьют тебя, если встанешь между ними и детьми проклятых.
Размашистым ударом кулака по челюсти Леман сбил Сирола с ног, потом выхватил из рук тяжелый молот и силой уронил на камень рядом с его головой. Сирол замер от страха, взглядом безумного впившись в ожесточенное, полное суровой решительности лицо эрла. Отдыхающие на холме войны, и те, что убирали с дороги и сносили в повозки тела убитых тарийцев с интересом стали наблюдать за происходящим издали. Разговоры смолкли. Несколько рыцарей, несущих к лесу мешки с бобами и огромный, подернутый синей копотью котел, тоже остановились, и, удивляясь вдруг наступившей тишине, стали оглядываться по сторонам.
– Еще одно слово, и я размозжу тебе голову, – прошептал Леман.
– Подумайте эрл Леман, – немного придя в себя, пробурчал одноглазый. – Хорошо, подумайте…
– Уже подумал, – приподнимая молот, произнес эрл. Сирол был уверен, что он убьет его, но вместо этого Леман положил молот ему на грудь и, взглянув на отпечатанный на ручке герб, уверенно произнес: – Это молот Рэя, но теперь он твой. Храни его как память о своем втором рождении, но помни, если когда-нибудь, кому-нибудь ты проболтаешься об этих детях, этот молот разобьет тебе голову. – Леман выдержал паузу, дожидаясь, пока смысл сказанного дойдет до объятого ужасом сознания одноглазого, потом спросил: – Ты услышал меня?