Зона свободы - страница 3

Шрифт
Интервал


«Урал» валится все время на один и тот же левый бок. Надо было переделать глушитель. Надо было много чего сделать по-другому, но теперь нет смысла даже думать об этом, не то что говорить.

Алексей на скорости, сходу врезается в поток воды. Надо его страховать, и я снова бегу по камням, но опаздываю. Он уже на середине потока, вода перехлестывает через цилиндры, и Алексей упрямо движется вперед. От двигателя поднимается пар, вода бурлит над глушителем.

Я спотыкаюсь у самой воды, падаю на камни, фонарик больно бьет по бедру. Я стискиваю зубы и, вцепившись в ногу, мутным взглядом смотрю, как Алексей преодолевает последние метры. А он уже на берегу, на дороге, загоняет мотоцикл повыше, оставляет его и снова перебирается на этот берег. Ему еще надо перегнать «Урал» с коляской и помочь переехать другим.

– Бери ниже, там перейдешь, – говорит он мне и уходит к остальным.

Я перебираюсь через поток, набрав в сапоги ледяной БАМовской водички. БАМ!

Мы почти на БАМе.

БАМ – эти буквы написаны на снесенных мостах и дорожных знаках. Эти буквы теперь уже навсегда запечатлены в моем мозгу.

БАМ, БАМ, БАМ!

Мотоцикл стоит, устало завалившись на подножку, отливая матовым, синим, кое-как покрашенным баком. На багажнике, поверх грязной велосипедной сумки, которую мы с Алексеем называем «Манарагой», – так называется гора где-то на далеком Урале и так написано на самой сумке, резиновыми жгутами пристегнуты туристические коврики. Они неприлично-благополучного цвета – розовые. Когда здесь, в ста километрах от ближайшего жилья, бывало хоть что-нибудь розовое?

Сейчас это то, что нужно. Я отстегиваю коврики, кидаю их на дорогу под мотоцикл и устало растягиваюсь на «пенке». Я бы уснула, но не могу. Я боюсь. Боюсь медведей. До визга, до паники, до дрожи в коленках. Этот страх идет с детства. Не помню, сколько мне было лет, когда отец повел меня на фильм «Злой дух Ямбуя». Наверное, лет девять, не больше. Это фильм о медведе-людоеде. Поскольку никаких триллеров в советском прокате тогда не существовало, фильм произвел на меня сильнейшее впечатление. Я изо всех сил зажмуривалась и старалась забиться отцу подмышку. Это было в кинотеатре «Победа». Я до сих пор помню гулкий темный зал, жесткие деревянные откидывающиеся кресла, которые грохотали каждый раз, когда кто-нибудь вставал, и запах отцовского шерстяного пальто. Отец отталкивал меня и шипел, чтобы не мешала смотреть.