Севан встряхнул больной рукой и
снова посмотрел на Морцкого.
Плохо, что Мария пострадала. Севан
осознавал: он подставил старую подругу, но не сожалел о своем
решении. Как десять лет назад не сожалел о том, что вызвался
доставить приказ о ее увольнении капитану Родиону Аксаневу,
достопочтенному графу Ломинск. Когда асессор Коронной Коллегии
искал добровольца, ни один из эскадрильи не сделал шаг вперед.
Однако кто-то все равно сообщил бы Аксаневу плохие новости. Севан
просто выполнил свой долг, пусть для кого-то это и выглядело
попыткой выслужиться и предательством сокурсницы.
— Как капитан?
— Пока не приходила в себя, —
ответил Морцкий, наблюдая за Севаном и тщательно скрывая
неуверенность. Тот ничего не сказал по поводу самодеятельности с
командой «Аве Асандаро»: его отправляли ловить Вейса с
подельниками, а не спасать Лем. — Попали… метко.
— Ясно, — Севан впился ногтями в
искалеченное запястье. — Я жду отчет завтра утром.
— Так точно, сэр, — расслабился
Морцкий, поняв, что выговора за спасение капитана не последует. —
Понадобится — Джаллию по булыжникам переберем вплоть до
балансиров.
— Не переусердствуйте, республиканцы
не одобрят. И еще… Я бы хотел увидеть здесь, на Джаллии, коммандера
Алеманда. Да… Установите, пожалуйста, связь со штаб-квартирой на
Арконе. Мне требуется срочно обсудить несколько вопросов с лордом
Корвунд.
— Я распоряжусь, сэр.
Морцкий вышел, и Севан остался
наедине с картой Джаллии и собственными мыслями.
Похитить Длань…
Решившийся на подобный шаг, нанес
королевству серьезное оскорбление. Отказаться от поисков — все
равно что аристократу стерпеть оплеуху от крестьянина. Иными
словами, немыслимо.
Когда-то Севан сам был просто сыном
таксидермиста и не интересовался ничем, кроме лесов. С тех пор
многое изменилось. Теперь он служил Короне и защищал Его
Величество.
Гитец с силой ударил кулаком по
столу. Обожженная рука отозвалась судорогой. Боль расползлась по
ладони.
Севан раздраженно сдернул перчатку.
Кожа пересохла и снова потрескалась — раны кровили. Он потянулся к
мази, которую всегда носил в кармане, но так и не достал флакон.
Лишь замер, угрюмо глядя на плохо гнущиеся пальцы. После крушения
гитец не смог переучиться на левую руку и от этого еще сильнее
чувствовал себя беспомощным убогим калекой.
Немного полезной
информации