Вечером, глядя, как разгораются в лагере высокие костры, я блаженно зевала, укрытая теплым пледом, и гадала, что же там будет на ужин. Лючи, все же ускользнувшая от меня, вернулась максимально быстро с огромным тонким шматом сырого мяса. Разложив свой трофей сбоку у входа в палатку, она весело уплетала его, поглядывая одним глазом в сторону кухни.
— А не лопнет? — поинтересовалась Ксани, наблюдая за этой чешуйчатой рабой своего желудка.
— Хм... — я послала недобрый взгляд ящерке. — Если еще раз слиняет, ошейник на шее закреплю.
Лючи замерла и сфокусировалась на мне. Из ее пасти так и торчал кусок мяса.
— Дожёвывай быстрее, — шикнула я на нее. — И из палатки без моего ведома ни шагу. А то следующее блюдо в этом лагере будет ящерица на вертеле с яблоком во рту.
Вот зря я про яблоко сказала, эта обжора снова покосилась на выход и, заглотнув кабанину, задрала морду вверх, явно принюхиваясь.
— Нет, ну я твою любимицу очень даже понимаю. Если они нам сейчас принесут кусок вареного мяса в бульоне с овощами, то беги отсюда сама, Астрид. Я остаюсь еще погостить, — хмыкнула лиса и в который раз потянула носом.
— Как вариант, умыкнуть телегу с их припасами, — дельно предложила я.
— Догонят, вернут, еще и допуск к полевой кухне закроют, — Ксани зевнула, прикрывая рот ладонью. — Лера, тебе разве не говорили — не кусай руку дающего.
— Да меня учили несколько по-иному. Книжица такая толстая была по этикету. Увесистая. Ей и убить можно. Там в первых главах было что-то вроде, — я сделала умное лицо, подняла указательный палец вверх и процитировала: — «Настоящая лера всякого рода гадость в рот брать не должна!»
Оборотница прыснула со смеху и сладко потянулась.
— Говорят, к хорошему быстро привыкаешь, но, чтобы настолько, — негромко произнесла она немного погодя. — Я уже и не помню, когда так хорошо ела.
— Дома, наверное... — предположила я.
— Нет, точно нет. Я байстрюк, — уголки ее губ скривились. — Ты, лера, скорее всего, и не знаешь, что это.
— Отчего же? Мой отец мужем был хорошим и от матушки не гулял, да и после ее смерти сплетен не ходило. А вот дядька успел байстрюков наделать и до брака, и после.
Воспоминание о дяде всколыхнуло ненависть в душе. Подтянув одеяло выше, постаралась закутаться в него плотнее, чтобы согреться. Но все равно было зябко, словно холод был не снаружи, а внутри меня.