Маринки в общаге не оказывается. Где ее черти носят в первом часу ночи? Пацаны стекаются ко мне, обеспокоенно расспрашивая, что случилось. Нет никакого желания общаться с кем бы то ни было. Зря приехал. А потом слышу испуганный голос Лазаревой:
— Богдан? Что случилось, почему ты в крови?
Блядь!
— Все нормально, – поворачиваюсь в ее сторону.
— Это, по-твоему, нормально? Кто тебя так отделал?
— Какие-то парни.
Лазарева только хмурится, а потом говорит:
— Пошли.
— Отвали, – прошу ее устало, но она настырная ведь.
Берет за левую руку и тащит по коридору. Провожу взглядом по ее спине и малость залипаю на заднице: на Лазаревой обтягивающие лосины. Нашла, что в общаге надеть, чтобы все слюни пускали на нее?
Возле своей комнаты она поворачивается и интересуется, щурясь:
— Ты смотрел на мою задницу?
— Да.
Хмыкнув, открывает дверь.
— Ну что ж, пациент, скорее, жив, чем мертв.
— Даже если бы я подыхал, то все равно был бы не прочь посмотреть на шикарную попку.
— Это впечатляет. Садись, – кивает на стул, но тут же передумывает. – Лучше на кровать, там света больше, только осторожно, не заляпай кровью.
Я послушно опускаюсь на кровать, которая сильно пружинит под моим весом. Вот вроде крутой универ, а в общаге мебель хрен знает каких годов.
Лазарева расстегивает мне куртку и помогает аккуратно снять. Бросив на пол, наливает на ватку перекись, щедро так, видимо, чтобы мне было побольнее.
— Будет больно, – еще и предупреждает.
Я развожу ноги шире, и она, поколебавшись, встает между ними. Аккуратно приподняв мой подбородок, обрабатывает бровь. Я сжимаю зубы, вполне себе терпимо, наверное, я просто привык к боли.
— И все-таки, за что тебя так? – молчать она, видимо, не может. Бабам постоянно надо что-то говорить, иначе у них начинается нервная трясучка.
— Я первый начал. Хотелось подраться.
Слежу за ее реакцией. Вскидывает брови и качает головой.
— Конечно, о том, что занимаешься боксом, ты им не сообщил?
— Их было трое, я посчитал, что силы примерно равны.
Она обрабатывает скулу и поворачивается от тумбочки с новой ваткой.
— Открой рот, – велит мне, я послушно открываю, дергая ноздрями, кровь в уголке успела запечься.
Лазарева аккуратно промокает рану, взгляд серьезный, жизнь спасает, ни больше ни меньше. Она оттягивает мою нижнюю губу большим пальцем, и мысли о боли покидают мою голову. Член дергается, я поднимаю на девушку взгляд.