—Нормально. Дома ждет.
Карина — девушка Ромы. Они уже несколько месяцев живут вместе. Я пару раз ее видела и мы даже смогли немного поговорить. Хорошая девушка.
Когда Рома въезжает в узкий двор и останавливается у моего подъезда, я беру рюкзак и собираюсь выйти из машины.
—Слушай, Адель, хочу сказать тебе кое-что, — парень разворачивается ко мне лицом, кладет одну руку на руль, а другой упирается в подголовник своего водительского сиденья. —В этом клубе случаются плохие вещи, и я не хочу, чтобы они как-то затронули тебя. Мы не чужие люди, как-никак девять лет сидели за одной партой. Просто будь осторожнее, ладно?
Взгляд Рома аккуратно касается моего лица. В его глазах читается настороженность, сопереживание и некая братская любовь. Он действительно переживает за меня.
—Ром, все будет хорошо. Не переживай за меня, я со всем справлюсь. Ты же знаешь, — я слегка бью парня кулаком в плечо и устало улыбаюсь.
—Да, знаю.
Я одариваю парня последней улыбкой и выхожу из машины. Смотрю на темные окна второго этажа. Спят. Тихо вхожу в гостиную и бесшумно закрываю за собой дверь. Медленными шагами прохожу спальню, стараясь найти подходящее и тихое место на скрипучих полах. Ложусь рядом с маленьким горячим тельцем на крохотной кроватке и упираюсь лицом в волосы цвета солнечной пшеницы. Вдыхаю детский запах и закрываю глаза.
—Адель… ты уже пришла? — сонно произносит Матвей и начинает тереть глаза тыльной стороной тонкой ручки.
—Да, малыш, я уже дома, — перебираю пальцами волосы младшего брата.
—Ты пахнешь как мама.
Одна фраза и мое сердце вновь предательски трещит по швам. Я застываю и совсем не дышу. Дрожь окутывает тело, растворяя все перед глазами. Знал бы Матвей, что для меня это самый лучший комплимент.
—Тебе пора вставать в садик, — я подрываюсь с места, чтобы окончательно не распасться на мелкие кусочки и не разрыдаться прямо на глазах у младшего брата. — Разогрею тебе еду, а ты иди чистить зубки.
Заставляю себя идти на кухню. Включаю свет. Пахнешь как мама. Включаю кран и наливаю воду в чайник. Мама. Зажигаю газ и с непроизвольным шумом ставлю посуду на плиту. Заставляю себя не думать, только не думать. Все делаю машинально, через силу вот уже второй год. Это должно пройти, ведь так? Боль утраты никуда не делась, а лишь притупилась. И с этим жить можно, невыносимо больно, но можно. Я проверяла.