– В таком случае, – спросил Додя, – скажи мне, сердце, куда же ты шагаешь?
– Шагаю, – ответил Шимен-Эле, осушив вторую рюмку, – в Козодоевку – коз покупать. Как в писании сказано: «Коз сотвори себе» – покупай себе коз…
– Коз? – удивленно переспросил Додя. – С каких это пор портные торгуют козами?
– Это только так говорится: «коз», – пояснил Шимен-Эле. – Я имею в виду одну козу. Авось господь поможет недорого купить при случае хорошую козу. То есть я бы не стал покупать, но жена моя, дай ей бог здоровья, Ципе-Бейле-Рейза то есть… Вы ведь ее знаете… Уж если она заупрямится… Криком кричит: хочу козу! А жену, говорите вы, слушаться надо! Ведь прямо так и сказано в талмуде. Вы помните, как там говорится?
– В этих делах, – сказал Додя, – ты лучше меня разбираешься. Ты ведь знаешь, что я с этим… с этим талмудом не шибко в ладах. Одного только не пойму я, дорогой мой родственник, откуда ты знаешь толк в козах?
– Вот тебе и на! – обиделся Шимен-Эле. – А откуда шинкарю знать толк в молитвах? Тем не менее, когда приходит пасха, вы, с божьей помощью, отбарабаниваете молитвы Судного дня как полагается? Не так ли?
Додя понял намек. Он закусил губу и подумал:
«Погоди, погоди, портняжка! Что-то ты сегодня больно хорохоришься! Что-то ты чересчур своей ученостью бахвалишься! Устрою же я тебе козу почешешься!..»
А Шимен-Эле велел налить себе еще стаканчик того самого горького зелья, что исцеляет от всех бед. От правды не уйдешь: Шимен-Эле любил выпить, но пьяницей он, конечно, не был. Упаси бог! Да и когда он мог себе позволить рюмочку водки?.. Беда только в том, что, пропустив одну рюмочку, он никак не мог отказать себе во второй, а от двух рюмок настроение у него сразу подымалось, на щеках выступал румянец, глаза загорались, а язык – язык развязывался и трещал без устали.
– Я насчет того, что вы говорите «цех», – начал Шимен-Эле, – цех, игла да утюг. Наш брат мастеровой отличается тем, что каждому нравятся почести… А почет, говорят, не живет без хлопот. Любой ледащий сапожник и тот хочет начальником быть, хотя бы над помойной лоханью. А я им говорю: «Братцы, „недостоин я милостей“, – на черта мне это нужно! Выберите себе сапожника в старосты. „Ни жала, ни кружала…“[10] Не надо мне ваших почестей, и не хочу я оплеух!» А они мне: «Ерунда! Что цех порешил, то свято!» Но ведь это же, говорю я, как в писании сказано: