Выпил одним махом сто пятьдесят грамм и закусывать не стал! Тут
я с ним солидарен — закуска градус крадёт! Второго моего дворового
нет — допивает подаренную мною бутыль и отходит от конфликта с
Кожемякой, наверное. Ну, или жену лупасит. Ума не приложу, чем мои
пейзане занимаются при свете лучины? Это у меня свечи во всех
комнатах горят, а все улицы в полной темноте.
Вспоминаю про обещание, данное батюшке и, вздохнув, иду
выполнять его. Благо, рядом тут.
Темнеет, но в церкви светло. Прямо над головой висит огромная
люстра со множеством свечей. Интересно, а как они свечи зажигают? С
любопытством оглядываю внутреннее убранство храма. Церковь ещё не
освящена, но уже всё, что нужно там есть, в том числе и небольшой
четырехугольный столик, покрытый парчой, на котором лежит икона.
Хрен знает, кто там изображён, я пока не силен в познаниях на эту
тему.
Стою перед отцом Германом на исповеди. Форма исповеди, как я
помнил из прошлой жизни, тоже может быть произвольной, поэтому
решительно приступаю к делу:
— Господи помилуй!
Вижу, что Герман еле заметно морщится. Да и пусть!
— Грешен я…
И начинаю перечислять свои грехи, коих накопилось немало: гнев,
чревоугодие…
Батюшка слушает меня внимательно и сам подталкивает:
— А было ли любодеяние?
Сразу рассказываю, как меня сосед пытался соблазнить Прасковьей,
но я отверг этот соблазн! Или «любодеяние» это другое что-то
означает? Тьфу, плаваю! Надо закругляться скорее.
Вижу, Герман удивлён, видно раньше я каялся в том, что не мог
удержаться от соблазнов.
— Было ли сребролюбие? — опять вопрос от попа.
Тоже отвергаю и рассказываю, что, наоборот, имею замыслы помочь
своим крепостным материально. Герман смотрит на меня ещё более
удивленно и недоверчиво.
— Не залеживался ли в постели утром и не пропускал ли в связи с
этим утреннее молитвенное правило? Не садился ли за стол, не
помолившись, и не ложился ли спать без молитвы? Знаешь ли наизусть
самые главные православные молитвы: «Отче наш», «Иисусову молитву»,
«Богородице Дево, радуйся», молитву к своему Небесному покровителю,
имя которого носишь? Не произносил ли без надобности имя Божие?
— Нет, Нет, Да, Нет — отвечаю я, вспоминая дела давно минувшего
референдума. Удивляюсь, что ответил не так, как рекомендовали. Там
было точно наоборот: «Да, Да, Нет, Да».