Великую скорбь претерпеваем мы, бедняки, когда нас бедная доля наша в дома те приводит. Хозяева их наши лошадиные труды по своей воле самой завалящей копейкой оценивают. Так мы их лупилами и зовем, тем маленько в горе своем великом и утешаемся только…
Таким-то лупилой у нас в Чернополье Иван Липатыч был, сын Липатки-дворника. Вот и дом его коренастый стоит (такой-то ли неуклюжий на награбленные деньги взнесен!), с лавками и амбарами. Широкие ворота его настежь отворены, потому ссыпка идет хлеба на дворе, а перед самыми воротами на высоких перекладинах весы качаются. Эх, жаль, умер Липатка! Кабы да на эти перекладины повесить его заместо весов, хорошо бы было, потому, глядя, как родитель качается, не стал бы, может, сынок плутовать да кровь нашу мужицкую пить!..
Тут-то и происходила самая главная торговля. Сюда-то со всех сторон волной необузданной и валил народ. Только и слышно было, что в имя Ивана Липатыча словно в колокола перезванивали. Чуть кто встретится с кем, сейчас спрашивает: куда, мол, родимый? «К Ивану Липатычу, золотой. Недохваточки разные есть». – «Ох, не ходи, пуще зверя лютует. Меня сейчас в три шеи со двора-то пугнул, делов, говорит, очень много».
– Иван Липатыч? А Иван Липатыч? – спрашивает бабенка одна молоденькая и робко за рукав лупилу дергает.
– Ну што ты? – огрызается он на нее, а сам на дворе у амбара стоит, овес от мужиков принимает.
– Я вот яичек тебе в подарок к празднику принесла. Куды сложить повелишь?
– Спасибо. Жене поди отнеси, да не мешайся ты тут.
– А я было вот поспрошать хотела тебя: холстинки ты у меня не возьмешь ли?
– Не надо. Ступай, не мешайся.
– А то взял бы, кормилец! Хороша больно холстина-то, тонка уж очень она у меня.
– Ну, ну, давай, – не мешайся. Положи вот тут да на Фоминой за деньгами приходи. – Это уж так, ради одной потехи, сказал Иван Липатыч бабенке, чтобы на Фоминой приходила, потому бабенке сейчас деньги надобились, так он посмотреть хотел, как заорет она, ежели он ей денег не даст.
Точно что бабенка захныкала было и на месте, как коза голодная, заметалась.
– Да как же, касатик? Мне вить сейчас деньжонки-то надобны.
– Ну, ну, хорошо. Не мешай только. Сколько дать-то тебе? Будет три гривенника, што ли?
– А вот я смеряю сейчас. По двадцати с грошиком за аршин положь. Уж ты там сам разочтешь.