Я часто моргаю от подобной услышанной дикости от этой профессионалки. Меня коробит в ее мыслях каждое слово, вызывая настоящую бурю чувств и эмоций.
— Любовь. Детям всегда нужна любовь и наше присутствие в их жизни. Небезразличие.
Невольно вспоминаю свое детство, когда мама всегда была рядом. Я не была неудобной, и только в самых необходимых моментах мы разлучались. Но я всегда знала, что это вынужденная мера, просто время было такое. А сейчас…
Я смотрю на эту неприветливую женщину и теряюсь в догадках, чем руководствовался Ржевский, нанимая такой черствый сухарь для своего будущего сына.
Мужчины… одним словом.
Мне наплевать, что эта мегера исходит желчью. Я нависаю над малышом и улыбаюсь ему в ответ.
— Ты знаешь, что каждому ребенку положен свой ангел? — спрашиваю Мирона и провожу аккуратно пальцем по крохотному носику, а затем вырисовываю невидимый вензель, касаясь осторожно маленьких бровей по форме остроконечной крыши дома.
Зайчик в удовольствии зажмуривается, и мне на мгновение кажется, что он одаривает меня одной из самых замечательных улыбок на всем белом свете.
— Вы делаете этим только хуже, — не сдается Вероника Николаевна.
И тут я не выдерживаю:
— На этой неделе мы официально зарегистрируем брак с Максимом. И в этом доме появится не только хозяйка, но и мама для Мирона.
Да! Меня несет, и, возможно, я слишком много беру на себя, не задумываясь о последствиях. Но мои чувства, они настоящие, я так чувствую.
Наши взгляды скрещиваются. Женщина мечет в меня молнии, я же с достоинством держусь, не позволяя себе даже моргнуть. Такая зрительная дуэль заканчивается поражением Вероники Николаевны. Няня первая отводит свой взгляд.
— Он не игрушка. Вы задумывались, что будет с ним, если вы разойдетесь? Как он будет справляться без вас?
— Что это за жизнь такая, думать сразу о плохом? Я верю в хорошее.
— Иногда хорошее для вас — нехорошо для остальных… — Вероника Николаевна ухмыляется, но в ее голосе слышится лишь отчаяние и горечь.
— Верно. Только это правило работает и в обратном порядке. Думаю, на сегодня вы можете быть свободны. Мирона я заберу в свою комнату. Максим переставит кроватку.
— Как будет угодно, — цедит сквозь зубы женщина.
Я вынимаю Зайчика из кроватки и прижимаю его к своей груди, в которой от волнения бешено колотится сердце. Я склоняюсь к маленькому ушку, а затем шепчу то, что не дает мне несколько дней покоя: