Дёрнулась вперёд, желая лишь одного – сбежать, отстраниться. Но руки Августа капканами сомкнулись теле; рванул назад, ударив лопатками о твёрдую грудь, и сжал меня с такой силой, что дышать стало трудно.
– Отпу…сти. Отпусти, – пробормотала невнятно, дрожа с ног до головы.
– Брось, тебе не больно. Я не могу причинять тебе боль, – раздался его насмешливый низкий голос. – Ты ведь этого хочешь… Рон-и-и. Тебе нравится это. Я чувствую, меня не обманешь. Кого угодно, но не меня.
Ладонь вновь коснулась живота, пальцы рисовали круги, плавно двигаясь вверх, забираясь под топ. Дыхание становилось громче, отрывистей. Внутри всё протестовало, ходило ходуном, в голове завывала сирена, мысли превращались в липкую паутину, а тело меня предавало.
Кому, как не Августу я могла позволять себя касаться? Только перед ним я могла быть собой, могла говорить, что думаю, могла не стесняться чувств и не стыдиться многочисленных шрамов. Кого, как не Августа я могла любить, если он был моим ожившим идеалом?.. Кого, как не Августа я могла так горячо ненавидеть, ведь его жестокость, его бесчеловечность, как в итоге оказалось, не знали границ.
Только рядом с ним чувства и ощущения обострялись. Только Август мог дать мне то, чего никто в этом мире не мог дать… Он делал меня живой. Глубоко противоречивые эмоции, что я испытывала в его присутствии, делали меня живой.
И лишь одно меня останавливало от прыжка с обрыва…
– Не смей её трогать, понял? – прошептала, вкладывая в голос все имеющиеся у меня силы. – Не смей трогать Дину.
Ладонь Августа замерла на моей груди. Сквозь тонкую ткань лифчика пальцы сжали твёрдую вершинку, горячие губы коснулись чувствительно кожи за ухом и оставили короткий обжигающий поцелуй.
Проклятье…
Изо рта невольно вырвался шумный выдох, и я поняла, что теряю остатки самообладания. Иду на поводу у собственного безумия, позволяя Августа делать со мной это.
Боже… выдуманный мною мальчик, делает это со мной.
– Волнуешься за свою подружку? – тёплое дыхание опалило кожу. Большая мужская ладонь настойчиво сжимала грудь, пальцы забирались под тонкую ткань лифчика и…
… и больше всего на свете мне хотелось, чтобы это прекратилось.
Как и больше всего на свете хотелось, чтобы Август не останавливался.
– Тогда отпусти меня, Рони, – утробным рычанием на ухо. – Отпусти, верни мою свободу и, даю слово, твоя подружка не пострадает. Всегда можно договориться.