Эта гостиница пользовалась большой известностью не только в окрестностях, но и в самом Париже, и, надо прибавить, известностью заслуженной, потому что если трактирщик был привередлив относительно выбора своих посетителей, зато он ухаживал и за людьми, и за лошадьми с особенным рвением.
Несмотря на то, что наступили последние числа марта, холода стояли довольно сильные; тощие силуэты деревьев, отягченных инеем, печально обрисовывались на фоне серого неба, густой снег довольно толстым слоем покрывал землю. Хотя было около десяти часов вечера, ночь стояла светлая, и луна, плавая в облаках, щедро проливала свои бледные лучи, позволявшие видеть, как днем.
Все спало в деревне, только из решетчатых окон гостиницы Французского Двора струились широкие полосы света, показывавшие, что там, по крайней мере, не спали.
Однако путешественников в гостинице не оказалось. Всем приезжавшим днем и с наступлением ночи было отказано трактирщиком, толстяком с круглым умным лицом и лукавой улыбкой, который ходил в эту минуту с озабоченным видом по своей огромной кухне, бросая иногда рассеянные взгляды на приготовления к ужину, которым занимались главный повар и его помощники.
Пожилая женщина, низенькая и кругленькая, вдруг вбежала на кухню и резко спросила трактирщика:
– Правда ли, мэтр Пильвоа, что вы приказали приготовить комнату с балдахином, как уверяет Мариетта?
– Что вам сказала Мариетта? – спросил трактирщик строгим голосом.
– Она велела мне приготовить лучшую комнату.
– И какая же комната лучшая, мадам Тифена?
– Комната под балдахином, потому что в ней ее величество…
– Раз так, приготовьте комнату под балдахином, – перебил трактирщик.
– Однако, – осмелилась возразить мадам Тифена, которая пользовалась некоторой властью в доме – во-первых, как законная жена трактирщика, и, во-вторых, по милости некоторых довольно резких черт своего характера, – мне кажется, при всем моем к вам уважении…
– При всем моем к вам уважении, – закричал трактирщик, гневно топнув ногой, – вы дура, моя милая! Исполняйте мои приказания и перестаньте жужжать мне в ухо…
Мадам Тифена поняла, что ее повелитель и властелин не расположен в этот вечер переносить пререкания. Как женщина благоразумная, она ушла, оставляя за собой право впоследствии отплатить сполна за полученный ею выговор.