Семью он завел поздно – почти в пятьдесят. Для него самого этот шаг был большой неожиданностью. Кириллу нравилась его холостяцкая жизнь. Тщательно поддерживаемый порядок в доме, обставленном только по собственному вкусу, свободный выбор времени и места проведения отпуска, мимолетные романы «без обязательств» – все это позволяло ему снисходительно улыбаться, когда жены друзей начинали его убеждать в том, что «женатые мужчины живут дольше и меньше болеют». Встреча с Галей что-то поменяла в его мироощущении. Ему почему-то до ужаса захотелось видеть каждый день ее и все, что с ней связано – пальто на стуле, косметику в ванной, разбросанные тапочки в прихожей, раскрытый вниз текстом томик стихов на столе. До этого его всегда раздражало такое обращение с книгами (есть же закладки!), но теперь казалось милым. Эта расслабляющая симпатия была непривычной и даже тревожила. «Я никогда не делал ничего, чего бы мне не хотелось или не нравилось, – убеждал себя Кирилл, – следовательно, это мне действительно нужно». Убеждал недолго – меньше, чем через год они поженились. И, когда пришлось расставаться, даже потеря Гали была не столь болезненной, как разрушение этого ставшего привычным безалаберного и такого уютного уклада. Он быстро привык быть частью целого, и независимость, неожиданно свалившаяся на него, оказалась пугающей и ненужной. Часами сидел, не зажигая света, в своей, ставшей пустой и огромной, квартире. Можно было пойти в клуб или порыться в записной книжке, пригласить кого-нибудь из бывших пассий, но даже желания включить телевизор не возникало. Зато информация о его новом неприкаянном статусе быстро распространилась среди друзей и знакомых. Начались приглашения в гости «со значением», а то и просто звонки таких же неприкаянных дам с прямыми вопросами, но к новым отношениям он был еще не готов и после недолгих колебаний оставался дома. Заставлял себя читать, но мозг отказывался следить за сюжетом, и, потратив полчаса на пару страниц, выключал ридер. Раньше музыка помогала ему расслабиться, но теперь стало сложно подобрать что-нибудь по душе. «Все дело в одиночестве», – решил он и заставил себя купить билет в Филармонию. Играл Кисин, и поэтому еще до начала концерта все счастливые обладатели заветных билетов смотрели друг на друга с одобрением и чуть ли не перемигивались, как заговорщики. «Большую сонату для Хаммерклавира» он честно отсидел. Но даже Бетховен не смог сделать непрерывный поток мыслей в его голове менее болезненным. Он впервые заметил, как почти физически давит яркий свет в зале, как раздражает наклонный пол под неудобными креслами, а большое количество сосредоточенных незнакомых людей вокруг просто вызывало панику. На прелюдиях Рахманинова Кирилл понял, что может потерять сознание. Билет был дорогой – в пятый ряд, поэтому он долго не решался встать и уйти. В конце концов, прижав ладонь ко рту, он изобразил приступ беззвучного кашля и, согнувшись, двинулся к выходу, готовый сгореть от стыда. Выскочил на улицу, и тут его накрыл уже настоящий приступ астмы. Больше социальных экспериментов он не ставил…