Они расточали высокопарные комплименты, прикладывались к ручкам дам, но что происходило под личиной этого блеска, едва ли кто-то придавал значение. Все эти приторные любезности, что расточали молодые повесы, едва ли могли иметь что-то общего с тем, о чём они думали или измышляли в действительности.
Может статься, даже маски были изобретены именно с этой целью: дабы собеседник не увидел фальшь эмоций. Лизавета, после первых же балов, потеряла какой-либо интерес к этому лицедейству и вполне возможно не переступила порог ни одной залы, если не положение супруга – графа Апраксина.
Она не могла взять в голову, что так привлекает Иринку в этом мире, где самые что ни на есть привычные стекляшки, подвергнутые небольшой обработке для некоторого сходства, выдают за подлинный бриллиант. Но ценителя настоящего этим не проведёшь: и блеск нечистый, и слишком уж настойчиво навязывают. И не в этом ли была причина того, что граф предпочёл никому не известную купеческую дочь, дочерям – наследницам громких имён и несметных богатств? Но за всем этим зримым, скрывалось порою слишком уж много тёмных пятен, что едва ли могло привлечь Александра Апраксина. А было дело, что уж скрывать, предлагали невест, сватали.
Лизавета, пусть и провинциалка, но тятенька её – Вахруша Бахметьев, человек передовых взглядов, выписал дочери гувернантку из самой столицы, благодаря чему дочь и в письме преуспела, и в счёте. Да и в языке французском неплохо освоилась, читала классиков в оригинале. Но от чего был в полном восторге граф, так виртуозной игрой Лизаветы на рояле, её тонкие и длинные пальцы, словно бабочки в яркий солнечный полдень, порхали над клавишами, извлекая чудное звучание.
Апраксина, занятия Лизаветы на рояле, приводили в такое состояние неземного блаженства, едва ли подвластного перу. Да и сама она страстно любила музицировать, ради чего граф устраивал у себя во дворце музыкальные вечера, где слушатели делились мнениями, обсуждали новости в музыкально-театральной среде и в эти вечера, Лизавета, казалось, вся сияла изнутри. Премьеры, что обсуждали гости, на которых ей не довелось побывать, вызывали бурю эмоций. У неё разгорались глаза, от волнения на лице проступал румянец, как после лёгкого морозца.
Что до нарядов, так разве в них всё дело, истинное золото и под грязью блестит. Лизавета была настоящая, пусть она не говорит заученными приторно-слащавыми оборотами, этому недолго научиться, а вот замысловатым фразам, витиеватым – это от Бога. А поговорки, что порою, она вплетала в свою речь, загадки загадывала, сам Апраксин терялся в тщетной попытке найти отгадку.