— Я не хочу уезжать. — Картинка сада вдруг затуманилась, а глазам стало горячо. — Я хочу жить здесь, выйти замуж за Ирина, а не медленно умирать на чужбине среди равнодушных чужаков!
Я закрыла лицо ладонями и, скорчившись, как от сильной боли, зарыдала.
В глубине души зная, что слезами уже ничему не помочь.

***
Хотя отец и сказал мне готовиться, в сборах я участия не принимала — всё делали прислужницы и швеи, которым поручили срочно нашить для меня дорожной и тёплой одежды. Погода в Нигредо непредсказуема — то жара, то метель, но никогда — приятная погожая теплынь, как у нас.
«А владыки Тёмной стороны распорядились наследством Прежних иначе. Вместо того чтобы просто хранить переданное, они, преисполнившись гордыни, взялись его изучать и подчинять своей воле. Чем призвали великие бедствия на свои земли, погубив множество жизней...»
Я подняла глаза от пожелтевших страниц «Истории мира». Короли Нигредо захотели сравняться с Прежними, умевшими, если верить легендам, гасить и зажигать звёзды. А в результате практически убили половину мира и собирались сотворить то же самое с нашими землями.
— Я спасаю мой народ, — сказала я себе с убеждённостью, которой не чувствовала. — Предотвращаю страшную беду, способную уничтожить нас всех. Это героизм. Подвиг.
Последние фразы прозвучали настолько фальшиво, что у меня самой заныли зубы. Что может быть глупее вранья себе? Я вздохнула и, закрыв книгу, положила её на низкий геридон рядом с креслом. Немного просидела в раздумье, а затем решительно поднялась на ноги.
Было только одно место, где я могла почерпнуть мужества и душевных сил. Мамина могила.
Мама просила, чтобы местом её последнего сна стал не гранитный склеп правителей Альбедо, а высокий берег Лимии, делавшей около летнего дворца крутую петлю. Здесь, под сенью серебряных ив, и установили надгробие из белоснежного мрамора, к которому я приходила, когда чувствовала тяжесть на сердце. И неважно, что память почти не сохранила мамин образ — только ощущение тепла и безопасности, — это место всегда поселяло в моей душе умиротворение и вносило ясность в спутанные мысли. Здесь я часто разговаривала с мамой вслух, и порой казалось, будто до меня из неведомой дали долетал её тихий, ласковый шёпот.
Сегодня утешение было нужно мне как никогда. Но не успела я смахнуть с белого камня опавшие лепестки — отец своими руками посадил у надгробия два куста маминых любимых роз, — как до моего слуха долетел треск сухой веточки под чьей-то ногой. Я обернулась, внутренне досадуя на чужака, однако это чувство сразу же сменила радость.