Правда, под опиумом там подразумевалась не религия, а отношение к власти. Персонаж де Сада заключает: «Вы кормите народ опиумом, чтобы, одурманенный, он не чувствовал своих бед, виновником которых являетесь вы сами. Вот почему там, где вы царствуете, нет заведений, которые могли бы дать отечеству великих людей; знания не вознаграждаются, а коль скоро в мудрости нет ни чести, ни выгоды, никто не стремится к ней»[3].
Садистские художественные аллюзии вряд ли учитывались авторами антирелигиозной пропаганды. Но одно было очевидно: в стране, только что пережившей Мировую и Гражданскую войны, где было много увечий физических и душевных, тема такого «антидепрессанта», как опиум, была понятна и, вероятно, остра. Именно опиум и производный от него морфий становятся одними из тех веществ, которые активно потребляли тогда не только склонные к такому «удовольствию» простолюдины и богема, но и даже профессиональные врачи.
«Из, по меньшей мере, десятка медицинских учреждений, в которых мне приходилось работать в годы войны и последнее время, я не помню ни одного, где я не сталкивался бы с морфинистами из числа персонала»[4] – писал в своем исследовании Горовой-Шалтан.
Именно о таком печальном опыте повествует Булгаков в рассказе «Морфий» в номерах от 9, 17 и 23 декабря 1927 года в журнале «Медицинский работник». Описание наркомании, приводящееся там, носило очень живой характер и могло бы стать предупреждением и назиданием. Истина заключалась в том, что автор имел представление об этом не на словах.
«Михаил был морфинистом, и иногда ночью после укола, который он делал себе сам, ему становилось плохо, он умирал, – писал в своих мемуарах муж сестры Булгакова Леонид Карум, – к утру он выздоравливал, однако чувствовал себя до вечера плохо. Но после обеда у него был прием, и жизнь восстанавливалась. Иногда же ночью его давили кошмары. Он вскакивал с постели и гнался за призраками. Может быть, отсюда и стал в своих произведениях смешивать реальную жизнь с фантастикой»[5].
Упоминания об этих увлечениях и сейчас будоражат литературоведческую среду, а порой воспринимаются как гнусный навет на автора, который действительно дал для этого почву своим реалистическим воспроизведением быта и состояний наркомана в рассказе «Морфий». Булгаков так мастерки очертил описание наркотических ступеней, что не осталось никакого сомнения, что он сам прошел через это.