Большие творцы, великие мудрецы понимают, что они – всего лишь часть, малая часть мира, что их личность ничтожна по сравнению со всей его красотой, всем его величием и силой. Они – ничто по сравнению со всем, созданным до них и тем, что будет создано после. И тогда, осознав свою ничтожность, полюбив искусство в себе, как завещал К. С. Станиславский, сливаясь с миром, принимая в себя, в свою личность часть его красоты, божественности, любви, они создают великое.
Самое допущение, принятие своей ничтожности дает им ту самую свободу, которая обычно их отличает, и ту самую устойчивость, которая им столь необходима. Отсутствие свободы парализует их творческий гений и сводит в могилу.
Мы сидели в милом пражском кафе и пили кофе. На Маше было очень красивое черное платье, ее волосы были распущены и отливали красным золотом. Анешка была в чем-то строгом, но стильном. Мы собирались в Оперу. В тот вечер давали «Кармен». Нам было хорошо и уютно, как-то очень по-чешски сладко. По контрасту с благополучием и гедонизмом момента мне вспомнилась судьба Жоржа Бизе. Его «Кармен» была в клочья разорвана критикой. Публика негодовала, что ей в качестве главной героини предложили цыганку. От расстройства Бизе заболел и вскоре умер, не выдержав отвержения своего любимого детища.
Анешка не знала этой истории.
– О, ему нужна была терапия! – почти вскрикнула она, узнав о преждевременной смерти Жоржа.
– Ты могла бы ему помочь?
– Конечно! – с невероятной силой и верой ответила Анешка и замолчала, задумавшись.
Я представила себе их возможный разговор. Она наморщила лоб и по-особому сложила губы, как она обычно делает в сложные моменты консультаций, и стало ясно, что она тоже мысленно говорит с покойным композитором. Я представила, как Анешка садится в машину времени, отправляется в Париж и спасает Бизе от смерти, чем очень помогает всем нам, потому что после ее терапии он пишет еще пять великолепных опер. Или семь. Опер, которые делают нас лучше.
Я взяла кусочек хлеба. Он был таким вкусным! Очень хотелось поделиться им с ушедшим гением.
– Нам пора, – Анешка произнесла эти слова так, как будто возможность спасти великого Жоржа все еще существовала. Мы встали и пошли.
Слушать умершего Бизе.
Все великое разрушительно для того, что было прежде. Истинное творчество агрессивно, как всякое движение вперед. Публика была не готова видеть цыганку на сцене. Она ответила агрессией по отношению к автору на творческую агрессию самой новизны «Кармен». В мире искусства сложно выжить, если думать о себе, как о большом художнике, всегда творящем добро. Для здоровья иногда полезнее считать, что ты – всего лишь автор спорной оперы. После провала развести руками, рассказать себе анекдот про ворону, которая «не шмогла», и сесть писать следующую.