Счастье – не грибы, его искать не надо, и оно не дождь – ждать его бесполезно. Его можно только построить. Причем место сборки, фундамент строения находится внутри вас. Может быть, я разбиваю ваши устои, точнее, я их сношу, срезаю ножом экскаватора, как старые печные трубы сносимого дома, и аккуратно сталкиваю в овраг истории.
Как любой другой объект строительства, счастье требует основной идеи, плана, материалов и усилий. Вы должны понимать, что вы строите, зачем вам это надо, как вы будете достигать того, чего хотите достичь, в какие сроки, на какие этапы будет разделен проект, что вам для этого понадобится, какие усилия вы должны быть готовы предпринять.
Увы, мы в своем подавляющем большинстве не нацелены на счастье, довольство, богатство и долгую жизнь. На словах – да, но не на деле. По очень простой причине. Многие поколения наших родителей («предков» предполагает расстояние в тысячелетия, я же говорю о последних столетиях) не жили ни в счастье, ни в довольстве, ни в богатстве, ни, тем более, долго. Но они ВЫЖИЛИ и дали потомство в нашем лице.
Нам же они передали картину мира и свои способы жизни в этом мире, адаптации к нему в виде тех мыслей, убеждений, приемов, привычек, слов и выражений, которые помогли им выжить.
Обе мои бабушки пережили две больших войны, гражданскую и вторую мировую, и еще одну маленькую – финскую. От болезней у них умерли первые дети, они с трудом вырастили последних, уже после смерти их отцов. Они выжили и спасли детей только потому, что приняли свои несчастья как должное, сочли их естественным ходом событий, обыденностью человеческой судьбы. Они выработали в себе привычку жить и выживать в большом общем несчастье, как бездомные люди вырабатывают способы жить в холоде и грязи.
Мои родители сильно голодали в детстве, в войну. В четырнадцать лет отец попал в воркутинские шахты, он поступил в Горный техникум в Воркуте, там их спускали в забой, практиковаться. Поднимаясь как-то в клети на поверхность вместе с «политическим», уже «доходягой», одним из тех, у кого в приговоре были страшные слова «без права переписки», он взял у него письмо, и опустил по его просьбе в почтовый ящик. Знал ли отец, чем рисковал? Еще как знал! Пересыльный лагерь в его северной деревне располагался прямо в церкви. Мимо окон его дома шли колонны измученных, голодных людей. Моя бабушка кидала им хлеб и рисковала получить от конвоира удар прикладом в грудь, коль не успеет увернуться. Это мимо моего отца, тогда семилетнего мальчика, в начале зимы 1939-го провезли польских офицеров. В летних шинелях, на тракторных санях. Весной 1940-го в лесу дети нашли их белые обглоданные зверями кости. Они замерзли заживо. Выживали только те, кто в лютый мороз, выброшенные в снег, смогли развести костер, пережить ночь, построить шалаш, выкопать землянку, соорудить очаг.