Туарский лагерь стоял совсем рядом. Тихо ржали лошади, пологи остроконечных шатров-палаток трепетали на ветру. Мужчины в шароварах и высоких тюрбанах жались поближе к кострам. Нет-нет да и блеснет в свете языков пламени изогнутый ятаган, заткнутый за широкий кушак.
Чуть поодаль двое чертили на снегу карту, тихо переговаривались. Коренастый рослый туар в отороченном мехом кафтане поднял посох, ловко прикрепил к навершию червен – цепочку из маленьких колокольчиков, знак высокого звания и удобное средство для отсчета времени на маршах. Жалобный звон неожиданно повторил мотив ойлинской песенки. Как нелепо и глупо для кишащей врагами долины.
Запястье начало нестерпимо гореть – между женщиной и туаром протянулась нить, подсказка Кош. Значит, ей туда.
Анабелла стала за спиной воина с посохом, посмотрела на рисунок. Она узнала Тороно, Альберу, Женаву, Меран. Дукэ не зря волновался, им грозило вторжение. Женщина прислушалась к разговору. Благо, Аторе настоял, чтобы дочь в память о матери выучила туарский язык.
– Дорога нам, Улудж-ага, одна – к морю. Города богатые, но войны давно не нюхали, и сейчас не захотят – выкуп заплатят. А нет – хитростью крепости возьмем! – туар снова опустил посох и начал было вести его вправо, прямиком к Женаве.
– Но достопочтенный Меддур-ага, рисковать опасно! Подкрепление будет через месяц, тогда и выступим! – возразил его собеседник, поменьше ростом, и судя по простому кафтану, ниже званием.
Меддур раздраженно посмотрел на товарища. Видимо, они не раз испытывали терпение друг друга. И ни один не собирался уступать. Анабелла мягко взяла руку Меддура и повела посох на восток к Реннаро, подальше от Женавы.
Улудж самодовольно улыбнулся.
Меддур удивленно уставился на снег. Напряженно сглотнул. Он ни за что не признается, что собственная рука отказалась ему повиноваться – рассмеялась про себя Анабелла. Меддур в сердцах размел сапогом рисунок, развернулся, пошел к палатке.
Дело сделано! Женщина нырнула в дрожащий воздух, вошла в тоннель.
Работа на дукэ Дамиана не требовала особых усилий: люди подчинялись нелепым переменам, не в силах их объяснить. Не со всеми подопечными выходило так гладко. Но даже после самых тяжелых случаев, когда за один миг решалось все, и успех зависел от ее силы воли и нечеловеческой способности ловить именно «тот момент», когда от напряжения сводило руки и немели ноги, Анабелла не испытывала такой тоски и омерзения, которые ощущала сейчас.