Наспех она прижала каждого к себе, потом развернула и подтолкнула в спины. Пройдя несколько шагов, дети остановились, и повернулись обратно.
– Идите же, ну, – прошептала она, но братья не уходили, смотрели друг на друга, или на мать, но никто не хотел смотреть в ту сторону, куда она махала рукой. – Идите, идите…– повторяла она, пыталась рассердиться, за то, что не слушаются, но не могла.
Постояв так какое-то время, Нирон снова шагнул к шалашу, но Найя попятилась к проходу и развела руки в стороны, давая понять, что обратно не пустит.
– Нет Нирон, – прошептала она, – вы не можете остаться.
Завыла вьюга, где-то далеко ей отозвался одинокий волчий вой а потом Нирон услышал позади себя хруст снега и глухое покашливание брата. Акрон уходил. Найя провожала его тоскливым взглядом, а потом совсем закрыла глаза. Из-за темени Нирон почти не видел лица матери, но чувствовал, что она плачет.
– Береги его, ты старший, – прошептала она, последний раз взглянула на сына, откинула лосиную шкуру и вернулась в шалаш. Опустив голову, Нирон потоптался на месте, повернулся в сторону удаляющихся шагов, и отправился вслед за братом. Больше он не оглядывался.
Акрон так и шел впереди а Нирон, чуть отставая, двигался сзади. Иногда тусклая луна освещала вершину тупой горы. До самого утра она и была им ориентиром. Они шли на Север, но как только стало светать, Акрон резко взял вправо на Восток. Брат безропотно шел следом, но когда, через пару часов Акрон снова повернул на север, стал возмущаться:
– Зачем ты плутаешь?! – крикнул он. – Если уж решил повернуть к морю, то идем к морю. Здесь хотя бы равнина. Какой смысл сейчас карабкаться по скалам? Зачем выбирать трудную дорогу, если все равно идем непонятно куда?
Акрон оглянулся на брата, ничего не ответил, но все-таки снова повернул на Восток. Он и в самом деле не знал куда идти. Вышагивать по равнине было тоскливо – впереди до самого горизонта проглядывалась бесконечная, безнадежная пустота. За северными горами, казалось, может появиться что-то неожиданно хорошее, но чем дальше они шли, тем больше он замерзал. А север, это холод, и идти туда, где еще холоднее, тоже не хотелось.
Нирон еще несколько раз окликал брата, но тот не оглядывался. С тех пор, как Нирон выдал племени Охайру, Акрон с ним не разговаривал. Нирон всегда считал это его глупым капризом, и никогда не придавал этому значения, но теперь, что-то изменилось. Молчание Акрона раздражало, и даже пугало его. Стало казаться, что брат затаил злобу, и рано или поздно уйдет так далеко, что его невозможно будет догнать. Вместе со страхом остаться одному, где-то в глубине души просыпалось раскаяние. Но холод быстро вымораживал эти запоздалые чувства.