– Расскажи ему про свою группу, Лэйси!
Но она не хотела рассказывать, а может, даже не услышала меня; она хотела слушать только его.
– Какой он был? – спросила она. И на выдохе: – Джонни Рамон.
– Пьяный. И вонял как дерьмо собачье, но, бог ты мой, он подарил мне свой медиатор, и я собирался соорудить алтарь для этой штуки.
– А можно посмотреть? – спросила Лэйси.
Папа слегка покраснел:
– Я потерял его по пути домой.
Я откашлялась.
– А когда это ты играл в группе? И почему я ничего не знала?
Он снова пожал плечами:
– Ты была совсем маленькая. Давно дело было. В другой жизни.
Мама слушала музыку только в машине, и только Барри Манилоу и Майкла Болтона, а в игривом настроении – Eagles. Папа за рулем предпочитал либо спортивный канал, либо тишину. У нас была стереоустановка, которой никто не пользовался, и ящик с пластинками в подвале, они так покоробились от сырости и запылились, что в прошлом году мы их даже не стали выставлять на дворовую распродажу старья. Семейство Декстеров не интересовалось музыкой. Вот только папа говорил о ней тем же тоном, что и Лэйси, словно музыка была его религией, и сразу стал чужим.
– И как у такого человека могла родиться настолько безграмотная в музыке дочь? – поинтересовалась Лэйси.
– Генетика – вещь загадочная, – возразил папа.
– Нет, на такое я не куплюсь. Ты понимаешь, о чем речь, Декс? Где-то в тебе это сидело. Просто нужна была моя помощь, чтобы вытащить его наружу.
Весьма благородное предположение, что я, сама того не зная, унаследовала вкус к музыке от отца – по меньшей мере хотя бы вкус. Все вокруг считали, что я пошла в мать: тусклая прыщеватая кожа, вьющиеся волосы и занудство. Но если Лэйси разглядела во мне отца, сказала я себе, значит, сходство действительно есть.
– Декс? Значит, вот так тебя теперь зовут? – Папа внимательно смотрел на меня, пытаясь найти во мне признаки Декс.
– Без обид, мистер Декстер, но Ханна – отстойное имя, – заявила Лэйси.
– Зови меня Джимми. И никаких обид – это мать ее так нарекла. Как по мне, имя Ханна больше подходит маленькой дряхлой старушонке.
Лэйси рассмеялась:
– Точно!
Очередное открытие: оказывается, папе никогда не нравилось мое имя и выбрал его не он!
– Но Декс? А вообще-то, одобряю, – сказал папа.
Я была и рада, и не рада, что он принял мое прозвище. Предполагалось, что оно останется нашей тайной, кодовым обозначением того, что происходит между мной, Лэйси и той личностью, которую она из меня лепила. Но если Лэйси решила предъявить ее миру, подумалось мне, должно быть, у нее были веские причины. Должно быть, она сочла Декс вполне сформировавшейся личностью, способной выдержать чужой испытующий взгляд, а не просто воображаемой подругой для наших с Лэйси посиделок.