– За это ценю. Если бы еще болтал поменьше.
Косметолог покраснел и уставился на свои ноги. Его бедой был язык: стоило набраться в ночных кабачках с дружками под завязку, как под большим секретом, говорил о виденном во дворце. Соглядатаи тут же доносили Бессмертному, который всякий раз грозил парикмахеру, что, наконец, вырвет у болтуна язык. Лишь чудодейственные руки спасали мастера от скорой расправы. По крайней мере, язык пока был на месте.
– Язык мой – враг мой, – сказал парикмахер, низко кланяясь.
– И мой враг твой язык, – нахмурил лоб правитель, – обещаю, что когда-нибудь лишишься его, и возможно скорее, чем сам думаешь. Тебе эта часть вовсе ни к чему.
Мастер бухнулся на колени перед властелином:
– Прости, Величайший!
Бессмертный помахал рукой, приказывая парикмахеру удалиться, а, когда тот вышел, долго стоял перед зеркалом, ощупывая лицо: надеялся, что, проснувшись как-нибудь утром, увидит здоровую, как сейчас кожу, а не натянутый коричневый кусок пергамента, готовый треснуть в местах морщинок, оставляя глубокие гниющие раны. Передернуло от воспоминаний: знал, надеяться на чудо, напрасно. Чудеса происходили, но не с ним. Неожиданно вспомнил о пришельце. А вдруг, это не просто божий посланец, вдруг это сам бог прилетел наказать его. Другой бог, однажды, подарив бессмертие, облек на муки телесные, но правитель боялся суда еще более страшного. Монстр не хотел признавать, что данное бессмертие, это проклятие, а не дар. Другой совершил над ним суд и теперь незримо наблюдал за его преступлениями. Души убитых детей становились ангелами и оставались в раю, ожидая призыва господнего, чтобы в тот час обрасти плотью и навечно восстать из мертвых. А кто называл себя бессмертным, давно уже был гниющим трупом, с душой, нашедшей место в аду.
– Ах, как я одинок, – сказал себе правитель, – хоть бы Варех приехал, он единственный, кто понимает меня, потому, что похож.
Жена Зиры, хромоногая толстуха Герада, выслушала рассказ до смерти напуганного мужа, и разразилась неистовой бранью. Вне себя от негодования, она кричала, тряся жировыми складками и брызжа слюной, оскорбления в адрес мужа. Смысл брани сводился к тому, что Зира самый тупоголовый советник на свете и ему бы отхожие ямы чистить, а не советы давать правителю. Зира молчал, не решаясь прервать поток бранных слов. Наконец, жена утомилась, запас ругательств иссяк, злость поутихла. Герада смолкла и села напротив мужа, устремив на него взгляд бледных, мутно-водянистых, глаз.