– А что сделаешь, иногда сидим в тайге совсем без курева, – пояснила Татьяна.
– Да… Жизнь… – добавил Дмитрий. – Когда колхоз был, сигареты привозили аж вертолетами. Человек мог покурить сигаретку до половины и бросить. Можешь себе такое представить?
– Во житуха была… и по двенадцать чумов иногда на стойбище ставили. Весело было, – предалась воспоминаниям его жена.
– Ну а перестройка пришла – всё и распалось. Пришел Горбачёв… – начал было Дмитрий.
– Ты чего городишь? – возмутилась Татьяна – Какой еще Грачёв?
– Горбачёв! – подсказал я.
– Аа, этот, – дошло до нее. – Как будто нормально нельзя сказать, – добавила уже тише, себе под нос, и отвела взгляд.
Глуховата была, и иногда в разговоре с ней приходилось повышать голос.
– Вот я и говорю, Горбачёв, – продолжал хозяин. – Ведь я правильно всё говорю, Андже? Разве нет? Потом был Ельцин. Только пьяница, говорят, был такой, что страх. – Дмитрий на минуту задумался. – Не то что Суворов.
– Какой еще Суворов? – удивился я.
– Суворов, – повторил он, – да только и он ничто по сравнению с Александром Македонским.
– Факт.
Дмитрий обернул ко мне свое посеченное морщинами сияющее лицо.
– А самое важное, – подчеркнул он выразительным жестом пальца, – Македон одолел даже Спартака.
Татьяна слегка отвлеклась, потеряла нить разговора, и теперь хлопотала по хозяйству, перебирая утварь. Всё делала не сходя с места. Кухонное пространство было на расстоянии вытянутой руки, с левой от входа стороны. А само хозяйство состояло из большого, обтянутого коричневым дерматином чемодана, помещавшем в себе и буфет, и шкафчики и ящички. Внутренняя сторона откинутой крышки была обклеена вырезками из цветных журналов. Среди них – портрет губернатора Эвенкийского Автономного округа, обелиск на озере Виви, обозначавший географический центр России, и пожелтевшие от времени рецепты из когда-то популярной «Хозяйки чума».
– Андже, это хорошо, что ты приехал, при тебе он хоть разговорился, точно двадцати летний. Просто приятно послушать, – сказала она, наполнила из канистры чайник водой и повесила его над огнем.
Дмитрий отмахнулся.
– Точно, точно. Вот уйдем в тайгу, и наступит молчание, двух слов от него за день не добьешься. Живи тут одна в лесу с таким бирюком.
Всё это слушал ее муж, сокрушаясь и поддакивая.
– Максима надо позвать, чай пить будем, – напомнил он.