«…Очень страшная вы женщина, Мефодий!» – демонически рассмеялся сверху кто-то голосом Старого Казака-гостевана. «Я не страшная… Тьфу-ты! Я – не женщина!», – закрываясь руками от заполнившего всё окружающее пространство смеха прокричал Меф.
За окном стояла квадратная ночь. Квадратной она была то ли потому, что день перед этим был круглым, а ночь от дня, хоть и в состоянии запоя, но всё-таки должна иметь отличия, то ли потому, что квадратной была голова Фоди после того количества портера, которые они за последние дни на четверых уговорили.
«Женщина?.. Страшная?.. А знаешь ли ты, что страшным женщинам грешить в девять раз проще, чем красивым?», – вывел Мефа из оцепенения голос Космоса, – «Ведь для симпатяшек «профильной» является только одна заповедь – седьмая, а для дурнушек – все оставшиеся девять. Так что ты, Фоденька, в зоне риска. Тем более, что ты имеешь неосторожность внятно разговаривать во сне». «А? Что? Я спал?» – всё ещё не разогнав туманность перед глазами, пробормотал Меф. В другой раз этот участок межзвёздной среды, зависший перед глазами Мефа, можно было бы списать на Андромеду, но так как женщин в их компании с первого глотка посиделок отмечено не было, банальным объяснением ей служили контрабандные «козьи ножки» Космоса, коих накануне сабантуя из Голландии ему доставили изрядно. «Что с тобой, добрый молодец?», – настороженно поинтересовался Гусляр-самодур, – «А то, не приведи Господь, белочка в гости пожаловамши и санитаров звать пора, а я тут уставший?» «Да, нет… Точнее… Кажись, нет… Каждую ночь привычку взял снится… Совсем измотал уже этот сон… Так что я ни в чём не уверен», – отхлебнув портера со дна кружки и тем самым окончательно проснувшись, подытожил Фодя. «Что, «некрасивая вы женщина», Мефодий?» – уточнил Голос с потолка. «Он самый гад, будь он не ладен», – с неохотой подтвердил Меф. «Да, я смотрю, ты бесповоротно повзрослел, мой мальчик», – с улыбкой на лице серьёзно сказал Космос. «Настало время тебе кое-что узнать. Лучше уж это расскажу тебе я, чем тебя случайно научат «туалетные дедушки». «Туалетные дедушки?» – переспросил Фодя, – «Это те, которые часами стоят у писсуаров общественных уборных?» «Они самые, дорогой мой, они самые. Дай-ка я обновлю тебе голову и портер, а ты пока послушай меня», – Космос глубоко затянулся самокруткой. «Эх, хорош табачок, да отступать некуда, позади…», – он, так и не решив, что позади, стремительно затушил окурок в банку из-под шпрот и надел на себя выражение лица, которое ничего, кроме длинного щекотливого разговора, не предвещало.