Мимо правого борта неспешно проплыла вывеска «Каллаган и Ортега». Наконец-то у Крумли был довольный вид.
Перед тем как пойти в душ, принять пиво и заснуть мертвецким сном, я развесил над кроватью семь из восьми трофейных газет – на случай, если я проснусь и мне в голову придут конструктивные мысли.
Должны же быть причины, по которым все эти имена, фотографии, крупные и мелкие заголовки бережно хранились долгие годы. Необъяснимые или объяснимые причины.
– Ну вот, пароход тебе в рот! – проворчал Крумли. – Ты что – собрался ночевать со всей этой мертвечиной?
– Ночью они все спрыгнут со стены, пролезут сквозь мои веки в череп и пройдут обработку в творческом полушарии мозга.
– В творческом, говоришь? Японские самураи… Американские бульдоги… Все они спрыгнут с катушек, как ты, и будет у вас один общий дурдом?
– Знаешь что? Если в мозг ничего не вкладывать, то ничего и не выйдет.
– Подожди, пока я прикончу бутылочку… – Крумли глотнул пиво. – А потом уже ночуй со своими дикобразами. И вставай с первыми пандами… – Он кивнул в сторону чьих-то висящих на стене фамилий, фотографий и биографий. – Констанция там где-нибудь есть?
– Пока что она на кладбище несбывшихся надежд.
– Ладно, греби в душ. А я тут посторожу некрологи. Если начнут спрыгивать, буду кричать. Кстати, как ты насчет того, чтобы опрокинуть на ночь по стаканчику маргариты?[26]
– Признаться, я ждал этого вопроса.
В полдень мы уже ехали к собору Святой Вивианы – Центральный район Лос-Анджелеса, Скид-Роу…[27] Мы двигались на восток, минуя большие трассы.
– Смотрел «Если бы у меня был миллион»? – спросил Крумли. – Помнишь, там Уильям Филдс[28] накупил себе старых «Фордов» и таранит на них дорожное хамье? Я тоже не люблю большие магистрали. Ездить невозможно – так и хочется вломиться кому-нибудь в зад… Ты меня слушаешь?
– Надо же, Раттиган… – сказал я. – Я думал, что хорошо ее знаю…
– Как бы не так, – краем губ усмехнулся Крумли. – Хрена ты кого знаешь. Великий американский роман он собрался писать… Научись сперва отличать дерьмо от шоколадки. Все герои на одно лицо – прекрасные принцы и скромные пастушки, – он махнул рукой. – Тебя спасает лишь то, что другие писатели и того хуже – только поэтому вся твоя приторная хрень сходит тебе с рук. А дерьмо – что? Дерьмо пусть месят реалисты…