— Если я ничего не могу изменить… Тогда я не буду.
Ветер стих. Голос Ильи был ровен, но в нём звучало не отчаяние —
решение.
— Я не хочу быть частью вашей песни. Я не хочу видеть — если
видеть — это не знать, а лишь страдать. Если судьба всё решила —
пусть она идёт сама. Без меня.
Он повернулся.
— Иди своей дорогой, Велемир. А я пойду своей. Я не буду петь в
вашем хоре. Я буду жить. Просто жить. Как все.
Велемир смотрел ему вслед. И когда Илья уходил, голос был тих,
почти печален:
— Каждый идёт своей нитью, Илья. Но помни: кто решает не идти —
всё равно оставляет след. И иногда этот след звучит громче, чем
путь.
Илья не обернулся. Он шагал прочь — из капища, из камней, из
песен. В груди — пепел. В сердце — тишина. И в ней… не было
ничего.
Он ушёл — туда, где горел свет избы.
Илья вошёл в избу. Воздух был густ от дыма и тревоги. Очаг горел
неярко, но пламя трепетало, как будто знало то, чего не знали они.
У стола сидел человек — плечи ссутулены, лицо мрачно, глаза красны
от дороги и горя.
Ратимир.
— Ты… — голос Ильи был хриплым. — Ты здесь.
Ратимир поднял голову.
— Я ждал тебя.
Илья шагнул ближе. Он знал, точнее помнил, ответ, но должен был
спросить.
— Ты рассказал на площади, что Игорь… Как это было?
Ратимир выдохнул тяжело, как будто тащил груз не словами, а
сердцем.
— Они… схватили его. Когда он пришёл за второй данью. И тогда
древляне…
Голос его стал глух, как удар по земле.
— Они привязали его… к двум берёзам. Согнули их — да связали. А
потом… отпустили.
В избе стало так тихо, что было слышно, как трещит огонь. Илья
смотрел в пламя. Огонь… Он звенел в глазах, в венах, в сердце. И
вдруг… пламя взметнулось, и Илья увидел.
— Ольга.
Её лицо — белое, как лезвие, и глаза — как сталь. Она стоит над
пеплом. Позади неё — стены рушатся, впереди — огонь идёт по крышам,
по жизням, по душам.
Город… Горящий город. Люди бегут, дети плачут. И пламя всё идёт.
И над всем этим звучит голос:
— Князя убили? — Так где князю пить? Не принесёте ли мне меду? —
Принесём, княгиня. Вогнём принесём.
Илья вскрикнул — не ртом, а сердцем:
— Нет!
Он вырвался из видения. Огонь снова был просто огнём, а изба —
просто избой. Но сердце его билось так, словно он всё ещё был там —
в том пепле.
— Илья? — голос Раданы был насторожен.
Он поднял глаза, тяжёлые, как свинец.
— Ольга… — выдохнул он. — Она будет мстить. Она оставит… только
пепел.