— Жалко, — хмыкнул я, откидываясь на
подушку, чтобы боль в груди не резанула. — Ладно, допустим. Но
почему ты свободна? Морган, это что, ты ее развязал?
— Пришлось, — буркнул он, скрестив
руки на груди. — Она сказала, что иначе тебя не вытащит. А мне
капитан нужен живой, а не дохлый. Вот и договорились. Но глаз с нее
не спускаю, не бойся.
Марго — свободна, Морган ее терпит,
а я лежу тут, как дохлая рыба, в каюте, что стала лучше, чем у
какого-нибудь купца. Это что, судьба мне такой поворот подкинула?
Я, конечно, жив, и это уже чудо, но что-то тут не сходилось. Марго
стояла, чуть покачивая бедром, и смотрела на меня с той же
ухмылкой, а Морган хмурился, будто ему это все поперек горла. Я
вздохнул, чувствуя, как слабость накатывает, и буркнул:
— Ладно, жив я — и то хлеб. Но ты,
Марго, не думай, что я теперь тебе верю. Спасла — спасибо, но я за
тобой слежу. И ты, Генри, объяснишь, как это все вышло. А пока… что
с кораблем? Все готово?
— Готово, — кивнул Морган,
расслабившись чуть-чуть. — Верфь закончила, кубрики новые, камбуз
сияет, каюта твоя — сам видишь. Команда на борту, ждет приказа.
— Хорошо, — сказал я, глядя на
картину с кораблем на стене. — Тогда отдыхайте пока. Но я хочу
знать, как вы меня вытащили. И никаких тайн, ясно?
— Ясно, Крюк, — буркнул Морган, а
Марго только хмыкнула, пожав плечами.
Я лежал на койке в своей новой
каюте, глядя, как солнечный свет играет на резном столе. Морган и
Марго ушли, буркнув что-то про отдых. Слабость все еще держала меня
за горло, но любопытство грызло сильнее — что-то тут было не так.
Эта парочка — Марго и Морган — вела себя так, будто между ними
кошка пробежала. Или что-то большее.
Дверь скрипнула снова. Вошла Марго,
одна, без Моргана, с какой-то тряпкой в руках и миской, от которой
пахло травами и ромом. Правда в дверях маячил один из пиратов,
приглядывая за девушкой. Я прищурился, глядя на нее — темные волосы
растрепаны, рубаха простая, но чистая, а в глазах та же насмешка,
что бесила меня. Она шагнула к койке, поставила миску на стол и
буркнула, не глядя на меня:
— Лежи смирно, Крюк. Перевязку надо
сменить, а то твоя рана кровить начнет, и тогда я зря три дня над
тобой пыхтела.
Я хмыкнул, откидываясь на подушку,
но глаз с нее не спускал. Она взялась за повязку, ловко, будто всю
жизнь только этим и занималась. Старые бинты отходят от кожи,
липкие от засохшей крови. Боль резанула, но не сильно — швы
держались, и я не мог не заметить, что работа сделана на совесть.
Пока она возилась, дверь хлопнула снова, и в каюту ввалился хмурый
Морган.