Автобус ехал по тёмным улицам, обгоняя редких прохожих. Дыхание человека выровнялось. Пар изо рта, конечно, не шёл, как и не было прорези в окне, как и не было много чего остального. Ему всё приснилось.
Тихий надрывный голос, в котором человек перестал узнавать собственный, ответил:
– Да, – и замолк. Девушка выдавила из себя улыбку.
– Это ответ на оба вопроса?
Человек уже забыл, о чём его спрашивали. Он отвернулся. Девушка вернулась на своё место. Он искоса проследил за ней и вздохнул, когда она закрыла глаза в полудрёме. Пусть не лезет в его дела.
Никому лучше не лезть.
Взгляд упал на собственное отражение. Горбящийся силуэт вытирал рукавом куртки пот со лба. На голове чёрный капюшон, за которым не видно лица. Надо быть очень больным, чтобы в это время года так тепло одеваться. Многие пассажиры в шортах и майках пялились на него, как на цирковую диковинку. Человек привык к таким взглядам. Благодаря своей обыденности эти люди могли восторгаться любым проявлением странного. Замени для них актёров театра душевнобольными, и они бы получили больше удовольствия, чем от самой чувственной игры. Безумие для людей – лучшее шоу.
Пассажиры смотрели на него таким взглядом, будто одновременно крутили пальцем у виска. Некоторые перешёптывались. Не дождавшись новых выходок, они потеряли к нему интерес.
К нему обычно никак не обращались, и сам он ни с кем не разговаривал, поэтому со временем забыл своё имя. Он рисовал и подписывал свои картины как «МОР». Может, это и правда было его имя или инициалы, а может, и нет. Он не пытался это узнать.
Мор достал из кармана тёмные очки и надел. Так он меньше видел в темноте. Падающие на лоб и глаза бесцветные волосы тоже помогали не замечать во мраке того, что могло примерещиться.
Горбящийся силуэт в отражении стал едва различим. Это было к лучшему – не знать, как выглядишь. Сложись всё по-другому, он был бы сейчас молод и силен, переживал бы лучшие годы жизни. Но вместо крепкого тела он носил тощую, изношенную оболочку, вместо красивого лица – больную гримасу. Мышление стало инертным, а рассудок не выдержал того, на что Мора прокляла судьба.
Душа же давно сгнила.
* * *
С меня всю жизнь не сходили царапины. Я находил на теле следы, будто в меня втыкали иглу, и не помнил об этом. Я всегда был одинок, и некому было даже причинить мне вред. Но порезы продолжали появляться, и особенно много их становилось после кошмаров.