Шли годы. На личную жизнь разраставшийся бизнес оставлял все меньше времени. О создании семьи вопрос не возникал. Семья была самым слабым местом у любого теневика. Женщина и дети если не выдадут по своей наивности, то в любой момент могут стать заложниками и тогда теневик превращается в дойную корову. Это в лучшем случае: если хватит капиталов на выкуп.
Крестелевский не чувствовал более, что чем-то обязан отдавшейся ему любовнице. Чтобы лишить телку шанса попользоваться его чувствами, он покупал ее. Он неизменно требовал от женщины после сношений сразу же получить расчет. Исчезнуть "с горизонта" со всеми своими душными запахами, кружевами и шпильками. До следующего приглашения. Себе он самонадеянно оставлял Независимость… И душевное одиночество, под тихими сводами которого так хорошо складывались все новые и новые, все более увлекательные коммерческие комбинации.
атерину Константин Валерианович отбил у Степана Ивановича. Она служила у старого блудливого хряка секретаршей. Это в руках Крестелевского Катюша округлилась и расцвела "маковым цветом". У Степана в предбаннике сидела дерзкая, тощая замухрышка с окладом всего в шестьдесят деревянных. Все силы этого тщедушного создания были истрачены на то, чтобы ежеминутно подчеркивать свою независимость. Ей просто не по силам и не по средствам было содержать свое костлявое, но стройное, очень пропорциональное тело в привлекательном виде.
Степан Иванович, прозорливый бабник, принял эту девицу на работу с дальним прицелом. Сумел, прохвост, рассмотреть в замухрышке полу явные задатки будущей красавицы. Степан намеревался превратить секретаршу в "секретутку". Это же так просто, если ты Большой Начальник, от твоей левой ноги зависит и оклад и премиальные, а девчонка в своей жизни не ела вдоволь не то чтобы паюсной икры, а даже колбасы приличной ни разу не наелась.
– Ну и кусачая сидит у тебя в приемной чувиха. Где ты, Степка, откопал эту мымру. – Хохотнул насмешливо Крестелевский, увидев однажды в приемной Балыкина новую секретаршу. За бедняцкой "честной" внешностью проглядывало нечто обещающее.
– Как же! Артиска, понимаешь ли! – Взъерошился бакалейщик. – Вроде в ГИТИсе учится, если не брешет. Мать чахоточная. Жить не на что. Ни чо, Валерьянович, роги-то девке я обломаю. После медосмотра, сам понимаешь, звякнул гинекологу. Не сверленая, оказалась, девица. Первачек! Злюки, – они темпераментнее. Дай мне пару месячишков… Не у таких пломбу срывал…