– Соколов!
Я вздрогнул и оглянулся: сзади стоял разъяренный Борис.
– Хреновый из тебя художник! Совсем не то рисуешь!
Взглянув на плакат, я увидел, что на нем, прямо посередине, нарисовано большое красное сердечко…
– Иди к столовке, там «газон» с капустой приехал. Поможешь разгрузить…– пробурчал Борис,– не любишь интеллектуальный труд –занимайся физическим…
На следующий день, рано утром, я решил сбегать на поле, за клубникой. Наш корпус располагался всего в тридцати метрах от забора. А напрямую, через сосновый бор, до поля примерно пять минут ходьбы.
Все прошло успешно. Я незаметно покинул территорию лагеря, набрал с краю поля полное ведерко крупной и сочной клубники. А когда уже хотел возвращаться назад, услышал неподалеку громкий собачий лай. Огромный и разъяренный пес бежал прямо на меня, готовясь к прыжку.
– Фу, Джек, – на грунтовой дорожке, отделяющий сосновый бор от колхозного поля, появился велосипедист, крепкий парень в тельняшке, лет двадцати. Собака все же успела вцепиться и разорвать мне рубашку на спине. Я упал и разодрал об корягу колено, но ведерко с клубникой все же чудом сумел удержать в руке и не рассыпать.
Молодой сторож слез с велика и цыкнул на овчарку, она поджала хвост и села рядом, внимательно разглядывая меня.
– Ты с лагеря, пацан? Колхозное добро тыришь?
– Я…
– Что я? Головка ты от патефона! Видал моего пса? Запомни, щегол, если ты или еще кто из пацанов на поле сунется – я Джека сдерживать больше не буду. А пока на память фофана получи!
И он с оттягом отвесил мне щелбан своим толстым, мясистым пальцем, да так сильно, что у меня в ушах послышался колокольный звон, а деревья и облака закружились перед глазами в темпе вальса.
Когда я вернулся назад и перелезал через дыру в заборе, то сразу увидел у нашего корпуса Лену. Она тоже меня заметила.
– Володя, ты с ума сошел? Я же пошутила насчет клубники… как ты вообще посмел покидать расположение лагеря и что… с твоей рубашкой?
Я протянул Лене ведерко с клубникой, но она отвернулась:
– Не люблю я клубнику. Иди в свой корпус, и впредь чтоб такое больше не повторялось!
Она развернулась и быстро направилась в сторону корпуса вожатых.
Я принес в комнату банку с клубникой и поставил на стол:
– Угощайтесь, пацаны!
Тут же налетели парни со всего корпуса. А я снял разодранную рубашку и бросив ее в шкаф, лег на кровать и отвернулся к стене. Почему-то на душе было тоскливо…