По периметру площади стояли
деревенские жители. Их было немного — может, полторы сотни душ.
Мужчины, женщины, дети, старики. Все в одинаково жалких обносках,
все с одинаковым выражением обреченности на лицах. Они сбились в
кучки, словно стадо овец перед волками, инстинктивно ища защиты
друг у друга.
Наконец, Посланник моргнул и отвел
взгляд. Я облегченно выдохнул, только сейчас осознав, что все это
время задерживал дыхание.
— По праву, данному мне Императором,
я забираю Джампера! — громко объявил он, и его голос эхом разнесся
над площадью, заставив всех вздрогнуть.
Слова ударили как молот. Джампера?
Это он обо мне? Но так в Волде называют только всемогущих воинов! Я
не чувствовал в себе особенной силы, не умел управлять стихиями или
разбивать камни голыми руками. Я был обычным восемнадцатилетним
парнем из обычного мира, где самым сложным испытанием были экзамены
в университете.
— Посланник Тан! — тишину взорвал
отчаянный крик старосты, который отнял окровавленные руки от лица и
воздел их к небу. — Наша деревня уже уплатила данак! Теперь каждый
житель на счету! Если вы возьмете его еще раз, то некому будет
охотиться на зверей и платить десятину!
Кровь текла по лицу старика, заливая
глаза, но он, похоже, не замечал этого. Отчаяние придавало ему сил
и смелости. Или безрассудства — грань между ними была слишком
тонкой.
Посланник Тан резко развернулся к
старосте. Движение было настолько стремительным, что песок под его
ногами просел, образовав глубокую воронку. Он шагнул к старику,
который тут же распластался на земле и припал лицом к камням.
— За сокрытие Джампера от нашего
Солнцеликого Императора полагается смерть! — процедил Тан сквозь
зубы, наклонившись к дрожащему старосте. — Хотел продать мальчишку?
Сам убить не смог — решимости не хватило?
Каждое слово било как плеть. В
голосе Посланника звучала не просто злость — в нем клокотала
ярость, едва сдерживаемая железной волей. Мускулы на его шее
вздулись канатами, кулаки сжались так, что побелели костяшки.
Староста обхватил ноги Посланника и
начал целовать его сапоги, оставляя на них кровавые следы. Зрелище
было омерзительным. Старик, который еще недавно грозился скормить
меня трексам, теперь валялся в пыли, умоляя о пощаде. Его
достоинство, авторитет, власть — все растворилось в животном страхе
смерти.