Дар - страница 16

Шрифт
Интервал


Плотская страсть, а точнее – имитация оной с продажной душой и в долларах измеряемой ценой тела, не есть ли это самый настоящий акт самоудовлетворения?

Когда нет нужды отдавать тепло сердца касаниям рук.

Когда духовное и плотское не смешиваются, не сливаются воедино.

Когда мир и любовь представляют собой лишь то, чем ты хотел бы их видеть.

Олицетворением подлинной бренности. Конечностью бытия. Смертью. И обречённостью на невозврат.

Ненависть к себе была его истинной любовью. Отчего-то он всегда знал, что недостоин жить.

Недостоин творить, даже разрушать!

Единственное, чего он оказывался достоин, – это безудержное стремление к наслаждению. Безудержное стремление. К безудержному наслаждению.

Раб желания и страха.

Раб сомнения и лицемерной, безверной веры.

Раб внешнего впечатления, раб ритуала.

Раб иллюзии, одним словом.

Он верил исключительно в материальность бытия. Вера заменяла ему реальность. Материя подменяла его дух. Настолько, насколько могла. Но ему и не требовалось слишком многого.

Он сам хотел, жаждал лгать себе.

И любую ложь извне, схожую с собственной, вкраивал в картину фальшиво выношенной реальности, достраивал недостающим пазлом некомпетентность личностного «я».

И если бы кто-нибудь поведал ему о грядущей встрече с истинной любовью, он бы рассмеялся горе-предсказателю в лицо. Цинично и хладнокровно. С подчёркнутой обыденностью, с десятилетиями выношенной привычкой насмехаться над болью. Над страданием. Над слезами.

И неважно, своими или чужими.

Цинизм был его способом защититься от непонимания. От самоосуждения. От душевной, сильнейшей из всех, безжалостной боли.

С другой стороны, внешнее очерствление души служило ему подспорьем от внутренне созревших и тянущихся наружу потребностей духа.

В каждом встречном он презирал в первую очередь себя самого.

Смерть… Она была для него одновременно спасительным уходом от давящей неотступности мира и ловушкой для перенагруженного страхами и желаниями эго.

Ибо он ощущал: окончательно разгрузиться не суждено никому.

Смерть – не более чем очередная иллюзия.

Её не существует, и поэтому личностное бытие страшило в полномасштабной мере.

Он никогда не сможет уйти от себя самого.

Он пленник индивидуальной доли, личного удела.

И лишь прохождение, проживание данного удела сполна даёт шанс на обретение подлинной свободы.