Нищий зябко поежился, провел ладонью по седой щетине, сладко зевнул, обозначив добрую сотню морщинок, подаренных преклонным возрастом и непомерным употреблением спиртного. Маленькие слезящиеся глазки взирали на множество ног, спешащих мимо, так как голова нищего покоилась в просящем поклоне.
Здесь бедняга обладал двумя именами: коллеги звали Букой, а милиционеры-завсегдатаи – Убогий. На Буку нищий охотно откликался, а что касается второго имени, – он его просто не слышал, что, по-видимому, и мешало скучающим словоохотливым стражам подземки позабыть это прозвище.
Бука, шлепая пухлой треснутой губой, шепелявил одну и ту же фразу: «Подайте ради Христа, подайте ради Христа». Перед взором нищего мелькали и мелькали, худые и толстые, голые и облаченные в штанины, женские, мужские и детские, мелькали обутые в «разноразмерную» обувь ноги. Иногда пара из нескончаемой вереницы ног на миг останавливалась, и в замасленную Букину шапку-ушанку летела монета. И Бука ждал этих замерших на мгновение ног, чтобы сбивчиво сообщить им вежливо и тоскливо: «Благодарю, дай Бог счастья тебе…»
He shivered as he ran his hand over his gray, bristly hair. Yawning sweetly, the deep lines gave evidence of his age and over consumption of alcohol. His small, bleary eyes watched the many feet that hurried by as he rested in his bowed position.
He was known by two names. To some he was Surly, but to the police officers he was called Wretched. He always responded quickly to Surly and never heard the latter, which actually prevented the bored, talkative guards from forgetting this nickname.
«Give me alms for Christ’s sake…» Surly would say repeatedly, his chapped lips smacking together. He continued to watch the many legs as they passed by. Some were naked, some in trousers. Some were thin, some were thick. Some were men’s legs, some were women’s and still some were children’s. The shoes were also very different, but all of them flashed before him.
Sometimes a pair of legs would stop and drop a coin into Surly’s cap. He waited for the legs to stop moving before saying «Thanks, God bless you,» in his polite, but sad voice.
Вот в десятый, а может быть, и в сотый раз за сегодняшнее утро ноги остановились перед Букой. Остро отглаженные роскошные брюки застыли упругими чёрными парусами, едва тронув богатые сияющие ботинки. Тут же, рядом с Букой, появились стройные женские ноги, обтянутые туманно-васильковыми чулками. Синие туфельки как бы приклеились к грязному кафельному полу.