Вдоль улицы стояли фонари
нечастые, что свет кругообразно
распространяли, и как будто маслом
подсолнечным обрызган был внутри
окружности любой предмет: будь это
земля иль ствол черешни, иль трава
засохшая, машина иль дрова,
накрытые клеенкой; лаял где-то
порою пес в застывшей тишине,
и было чудно и тревожно мне.
Конечно, вспоминая те мгновенья,
все образы мерцают, лишены
динамики они, они видны
скорее как в одном стихотворенье
у Фета безглагольном, где суть все
лишь серебро и колыханье, я же
даю возможность парке свою пряжу
прясть в своем тексте для того еще,
чтоб развернуть всю статику мгновенья
во времени, придав ему движенье.
И все-таки хочу я передать
мгновенный образ… Вот такое вроде
противоречье… Но уже подходит
герой, ну то есть я, туда, где мать
волнуется и ждет, мол, где Олежка
запропастился… Я не помню как
мы добрались: провал, кромешный мрак
здесь в памяти моей… Давай, не мешкай,
описывай, что помнишь, вспоминай
классический, хоть и не книжный, рай.
Да, кстати, рай… Я помню его образ.
Возможно, это первая весна,
что помнится, – запомнилась она
навек деревьями, чьи ветви, кроясь
цветами белоснежными, в саду
стояли все в лучах дневного солнца.
Такая белизна мне из оконца
открылась вдруг, что захватило дух,
и удивленье перед этим, разом
в восторг и трепет привело мой разум.
Но, кажется, увлекся я и чуть
от темы отклонился. Впрочем, это
со мною часто будет, – для поэта
важны не тема, не сюжет, а суть
самих явлений, тема лишь предлогом,
как и сюжет, нам служат для того,
чтоб высказаться, ибо от всего,
что пишется, мы ждем, когда не с Богом
случайной встречи, то хотя б вестей
о нас самих, и не собрать костей
порою от внезапных откровений…
Я это пережил и не хочу,
пожалуй, повторенья, хоть в парчу
оденьте истину, ее без сожалений
оставлю в подсознанье, хоть сказать
обязан я сейчас: на белом свете
есть Истина и истина, и эти
две истины разнятся, словно мать
и мачеха… Но есть еще и правда…
С нее начать желает нынче автор…
………………………………….
………………………………….