Помню, как мы в первый раз поцеловались.
Это было в субботу. Я сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Тягучие мартовские сумерки плотно обволакивали редких прохожих. После Сережкиного звонка прошло полчаса. Я ждала.
Вот сейчас он выходит из метро и направляется к остановке. Автобуса нет, значит, надо идти пешком. Напрямик через парк. Это еще минут пятнадцать. Стрелка на часах медленно переползает с цифры на цифру. Вот сейчас он должен появиться на дорожке. Так и есть. Я упираюсь лбом в холодное стекло и закрываю глаза. Раз, два, три…Лифт не работает, значит, поднимается по лестнице. Четыре, пять, шесть, семь…..Все.
Звонок. Внутри у меня все дрожит. Господи, почему стекло такое горячее?!
–Привет. Что случилось? Тебе плохо?
–Забавно. Улица, как большой аквариум. Деревья голые, сучья торчат, прямо рифы подводные, мрак вперемешку с электричеством, а над сугробами дымка. Знаешь, я чувствую себя дохлой треской.
–Ты, скорее рак–отшельник. Посмотри на меня.
Я поворачиваю голову и тону. На меня смотрят два огромных омута цвета гречишного меда.
–Тебя долго не было. Целых сорок восемь минут,–как приятно уткнуться в пушистый Сережкин свитер.
–Прости. Я очень торопился.
–Я знаю,–подбородок все выше и выше. Стоп. В чем дело? Почему стены качаются? Ой! Какие офигительные у него губы…….
Так продолжалось больше месяца. Это был самое счастливое время в моей жизни, и я была согласна сломать себе еще и шею, только бы его продлить.
На работе меня встретили радостными криками, только Кузина была какая–то странная. Молчаливая. Я поначалу и внимания–то не обратила. Человек жутко эгоистичен, когда счастлив. А счастливая я была до неприличия. Еще бы! Здоровая, благополучная и Сережка рядом. Приблизительно через неделю до меня, наконец, дошло, что с Наташкой творится что–то неладное. Наши с Котовым отношения ни для кого уже секретом не были, и в другое время Кузина давно бы устроила мне допрос с пристрастием, а тут ни словечка.
Наташку я поймала в женском туалете.
–Так, подруга, в чем дело? Давай, рассказывай.
–Ты, о чем?–Кузина захлопала глазами и воровато посмотрела на дверь.
Чтобы пресечь возможный побег, я энергично затолкала ее в кабинку,–Не морочь мне голову. Говори.
После этих слов Наташка как–то обмякла и зашмыгала носом,–Ой, Маечкин, я и сама ничего не понимаю. Чувствую, что у Пашика кто–то есть.