«Я не для того тебя ждала до 35 лет, чтобы в 45 потерять!», – вроде бы в шутку возмущалась Надежда, а сама мысленно замирала от ужаса, боясь даже на мгновение представить такую ситуацию. Жизнь без Максима представлялась ей немыслимой, бессмысленной, да и просто невозможной.
Прислушавшись к шуму воды в ванной, где уже плескалась Марина, Надежда спустилась этажом ниже – в кухню-столовую. Запах оладушек стал отчётливее, и в животе заурчало. «Пропадай моя диета!», – обречённо вздохнула Надежда. Отказаться в такое утро от свежей выпечки было бы преступлением перед мамой и человечеством, и Надежда решительно распахнула дверь в столовую.
Этот дом они с Максимом придумали сами. На втором этаже располагалась их спальня, рабочий кабинет Макса и комнаты детей. На первом – апартаменты её родителей, большая кухня-столовая, комната для гостей и просторная «бытовка» со стиральной машиной, сушилкой, гладильной доской и даже телевизором.
В полуподвальном помещении они разместили сауну с небольшим бассейном и бильярдную; там же нашлось место и для пары тренажеров. Надежда называла эту часть дома «мужской половиной» и спускалась туда только прибрать, зато обожала «женскую половину», где царствовали они с мамой и – иногда – Марина. Всё там сделано, как говорил папа, «по уму». Большая кухня была буквально напичкана разнообразной бытовой техникой, а в столовой зоне посередине стоял длинный дубовый стол с массивными стульями вокруг него, где спокойно могли разместиться до двадцати человек. Три «французских» окна от пола до потолка в тёплое время года распахивались, как двери, на просторную террасу, откуда можно было спуститься прямо в сад.
Сейчас сад был по-весеннему голым и неприглядным. Порывы ветра терзали корявые ветки, и казалось, что деревья тянут их, как руки, просясь в тепло и уют дома. Очень скоро сад покроется воздушной дымкой зелени, зацветут вишни, яблони и сливы, и картина за окном станет радостной и приятной глазу. А пока Надежда слегка поёжилась, бросив взгляд на улицу, – она всегда не любила межсезонье с его нескончаемыми изматывающими ветрами, перепадами температур и душевной маетой, называемой у психически нездоровых людей, а также таких тонких и ранимых натур, как она сама, «весенним обострением». К тому же папа в такие дни часто чувствовал себя «неважно», как он говорил, и Надежда страшно тревожилась за обожаемого родителя – все-таки седьмой десяток разменял, шутка ли.