За дверью стояла «мумия». По крайней мере, так выглядела фигура, аккуратно запелёнатая в компрессионные бинты, заменявшие одежду анабиотизированным колонистам.
– Зд-дравствуйте, – сказала «мумия». – Я п-прошу прощения, но мне не к кому больше обратиться за п-помощью!
– Кто вы? – спросил капитан, скорее сурово, чем удивлённо.
– Я… Еремей, – ответила «мумия» виноватым голосом.
– Какой ещё… – грозно начал «царь и бог» космического судна, но вовремя спохватился, увидев, что назвавший себя Еремеем, едва держится на ногах. – Вы что, колонист? – спросил он, подхватывая незнакомца под локоть.
– В не-екотором роде к-колонист, – ответил Еремей дрожащим голосом. – Можно мне п-присесть?
С помощью подскочившей Изумрудки Еремея ввели в каюту и усадили в кресло, в котором его тщедушная фигурка казалась нелепой куклой из старых тряпок. Капитан и его подруга во все глаза глядели на «в некотором роде колониста», которого, вообще-то, быть не могло.
Прежде всего, его не могло быть в природе по вышеуказанным причинам – колонисты должны были выйти из анабиоза только после прибытия на предписанные им планеты. Во-первых, их так дешевле было перевозить, ведь Коллектор планета безжизненная, и база на ней предназначена только для проживания относительно немногочисленного технического персонала. Да и каботажные корабли, это не пассажирские лайнеры и не прогулочные яхты. Людям требуется комфорт, а комфорт, это дополнительные затраты, которые сделают колонизацию недопустимо дорогой и могут свести на нет ожидаемую от неё выгоду. Во-вторых, после вывода из анабиоза колонисты не теряют времени на адаптацию и практически сразу включаются в жизнь той среды, в которой проснулись. Так зачем же будить их заранее?
Было ещё кое-что. Выдержать анабиоз без ущерба для здоровья могли только изначально здоровые и крепкие люди. Опять же осваивать новые миры должны были самые крепкие и выносливые представители человечества. Саркофаги и компрессионные бинты скрывали атлетически сложенных мужчин и одарённых превосходным здоровьем женщин. Возраст будущих колонистов при этом колебался от двадцати пяти, до тридцати лет, когда организм уже полностью сформировался, но не вступил ещё в стадию активного износа.
Но сейчас перед изумлёнными космическими путешественниками в кресле скорчился какой-то задохлик, которому, судя по голосу, было не больше восемнадцати от роду. Парень явно пребывал не в своей тарелке, стеснялся и был обескуражен ситуацией, в которую попал. Но, тем не менее, он заговорил первым.