А там, на склоне, идёт работа. На берегу отчётливо видна очень
чёрная полоса, толщиной… да как бы не метра три. И пять человек там
ковыряются. Двое махают кирками, остальные таскают чёрные комья по
лестнице, в земле сделанной, корзинами к берегу, там причал.
Здоровенный. И там же лежат кучи такие же чёрные. Уголь?! Народ
уголь добывает? Два негра, азиат какой-то, вроде китаец, два
европейского облика, только грязные. Одеты в обрывки какие-то,
одеждой это не назовёшь. Труд точно не добровольный.
О, а вот и подтверждение появилось. Ну вот почему все
надсмотрщики так похожи? Рожа – поперек себя шире, талия не
просматривается в принципе. Выше места, где должна быть талия,
перепоясан ремнем с висящей на ней кобурой. Кобуру опознать не
могу, в смысле, её государственную принадлежность. На руке, как
положено, дубинка. Не, не дубинка, что-то гнущееся, типа куска
кабеля или шланга. О, я даже знаю локацию данного индивидуя! Серая,
явно военная форма, и на кителе два кармана на заднице. На кителе!
Швеция, и к гадалке не ходи. Тут рядом плюхается на землю Сандра,
и, сделав зверское лицо, показываю ей, какие кары её ждут.
Ухмыляется, показывая, что один вид кары готова принять прямо
сейчас. Но подошла, надо сказать, тихо, и не услышал. Не хрустнула
ни разу. На противоположном берегу толстый открывает рот, и версия
шведа сразу отпадает. Так материться шведы не сумеют. Литовец.
Почему так уверенно? Так…
– Шарикас!
– Гавс!
Очень уж звучание языка специфичное. Причём как-то умудряется
три четверти слов произносить русских, но исключительно матерных.
Заслушаться можно.
Вывод о том, кто здесь плохой, а кто хороший, делать рано.
Может, эта рожа каких-то отпетых уголовников тут к
общественно-полезному труду приобщает. Плюс негры. Говорят, что
служившие в Африке наши офицеры больше всего не любят негров.
Брехня. Были ещё служившие в Северной Африке, так они на первое
место арабов ставят. Не, я не расист и не националист, можно даже
сказать наоборот, интернационалист. Не люблю всех дураков и
сволочей одинаково, независимо от цвета кожи и разреза глаз. Но вот
три года пребывания там свой отпечаток накладывают.
Толстый, отчаянно матерясь, перетянул двоих, недостаточно, по
его мнению, оживлённых, и пленники, ускорившись, стали быстро
таскать корзины от карьера вниз, к причалу. Минут через пятнадцать,
закончив, собрались в кучу, и побрели по берегу, скрывшись из вида.
Толстый важно пошагал за ними. В общем, ничего не понятно.