Операция эта была бы крайне непонятной, если бы в трех работах, о которых я говорил, Фрейд не проанализировал тщательно ряд явлений, среди которых, кроме сновидений, о которых я уже говорил, множество других, случайных, на первый взгляд, оплошностей – вы не можете, скажем, найти в кармане лежащий там ключ от вашей квартиры, или, наоборот, вытаскиваете их кармана ключ от своего дома, чтобы отпереть дверь им чужую. Фрейд показал нам, что за этими действиями, объясняемыми, на первый взгляд, утомлением или невнимательностью, стоит некое заявление. Так, доставая свой ключ перед чужой дверью, я заявляю тем самым, что «я у себя». Иначе это понять никак нельзя. Но самое важное идет дальше. Дело в том, что пресловутое «я у себя» это далеко не всякое «я у себя» – существует не один способ где-то быть у себя, и способ этот несет на себе печать чего-то такого, что позволяет определить настоящее положение того, что можно назвать мыслью… что мы обозначим пока буквой Х. Его, этот Х, я и имел смелость назвать субъектом.
Очевидно, что понятие субъекта имеет свою историю, которая разительно противоречит, на первый взгляд, тому, что я собираюсь сказать. Но надо, понятное дело, выбирать: [либо дело обстоит так, как я говорю, ] либо субъект действительно предстает в том виде, в каком знает его западная традиция, то есть как нечто неразрывно связанное с тем фактом, что создается впечатление, будто невозможно мыслить, не отдавая себе в том, что ты мыслишь, отчета.
Что нового принес нам Фрейд? Он показал нам, что существует целый мир, который важно научиться описывать и с которым нужно обращаться с великой предосторожностью, поскольку для этого, поверьте мне, необходимо с самого начала отбросить весь понятийный инструментарий, имплицитно заложенный в представлениях о душе или иной аналогичной субстанции. Будем поэтому осторожны; разберемся поначалу в том, что такое мысли – ведь трудно не свести мысль к чему-то такому, что получает ясный смысл при условии, что мы умеем его прочесть.
Особенностью бессознательного является то, что оно свидетельствует о знании – более того, о желании высказаться, о желании признания. Ведь каждый из этих симптомов представляет собой попытку что-то сказать – но кому? Поначалу очевидным представляется, что сновидение не адресовано никому, но это неверно, так как аналитический опыт ясно свидетельствует о том, что в начале анализа возникают сновидения, обращенные непосредственно к аналитику. Их исключительная ценность состоит в том, что они равнозначны первой адресованной аналитику речи. Возникает, таким образом, нечто такое, что стремится высказаться в этом плане.