Офицер посмотрел мне в глаза. Я, собравшись с духом, тупо уставился в его. Никогда не любил смотреть людям в глаза: я их плохо понимал, они плохо понимали меня, видимо это заставляло их напрягаться и думать, что я на них бычу. Это странный эффект, но это правда.
Он долго так стоял – так, по крайней мере, мне показалось, потом не очень решительно (думаю, он всё-таки ничего толком не понял по моим глазам) одной рукой стал снимать верёвку с одного из колышков. Когда петля верёвки повисла в его кулаке, он ещё раз с сомнением посмотрел на нас: правильно ли он поступает?
Потом вздохнул, посмотрел вокруг и видимо решил: а, ну и хуй с ним, хуже уже не будет.
Мы прошли внутрь ограждения, и я откинул полог палатки.
Тяжёлый воздух: смесь сырости и пота ударил в лицо как хороший кулак, моя спутница даже отшатнулась. Внутри шёл яростный спор. Люди в парадной и полевой форме вперемежку спорили о чём-то, крича и надсаживая глотки. В этом бушующем море как скала выделялся человек с широким бульдожьим лицом. Он не производил впечатления зажиревшего тылового офицера: вся его поза и стать в совокупности с глубоко посаженными внимательными карими глазами, которые придавали ему ещё больше сходства с бульдогом, создавали впечатление, что он тут главный.
Надсаживался какой-то человек с большими звёздами на погонах:
– Ну не можем мы просто взять и уйти! Мы – русские офицеры, а русские своих не оставляют!
– Вон эти из Кремля нас тут оставили и ничего, – мрачно произнёс смуглый, сухой офицер.
– Да, и дороги перекрыли, – сказал ещё один.
– Они не перекрыли – это гражданские.
– А кто их остановил на выездах из города?!
Мы стояли, слушая малопонятные речи, и отчего-то становилось всё неприятнее. Эти люди, похоже, почти не контролировали ситуацию, но что важнее – у них не было чёткой иерархии и единого плана действий.
– Господа, послушайте, – вдруг вступил зычным голосом стоявший чуть позади всех офицер с бульдожьим лицом.
По голосу я узнал майора Коненкова, который звучал на радио.
– За этой рекой сейчас, – он махнул рукой в направлении выхода из палатки – шесть миллионов живых трупов. Мы не знаем, что ими движет, но знаем, что порой они могут собираться в стаи и целенаправленно устремляться куда-то. Это значит, что в любой момент все люди, которых мы собрали в этом лагере ценой жизней солдат и офицеров, могут быть сожраны, растасканы на куски и обращены в троглодитов. Мы не можем этого допустить. Вы все имеете боевой опыт и знаете, что есть ситуации, в которых никак нельзя победить. Мы взяли ответственность за людей в лагере, и мы не должны их подвести. Все, кто внутри – наша ответственность, кто не смог добраться или кого не смогли отбить наши экспедиционные отряды – предоставлены сами себе.