– Прекратите…
– … но тебя было не остановить вчера… Как подменили, право слово…
Слова текли вязким расплавленным свинцом и причиняли почти физическую боль как говорившему, так и слушавшей.
Она, прежде чем спросить о том, о чём обычно не спрашивают, словно черепаха, прячущаяся в середину своего панциря, сильнее и глубже запахнулась в одеяло.
– Между нами…
– Ты была прекрасна, – искренне произнёс он горячим полушёпотом. – Прекрасна и… распутна…
Его полушёпот оглушил Лидию Андреевну. Она, не зная, куда спрятать глаза, потупила взор, как провинившаяся ученица: ей было стыдно и приятно до обморока. Слово «распутна» из его уст прозвучало для её слуха настолько сексуально, что она, занимавшаяся любовью последний раз семь лет тому назад, ощутила в себе пробуждение целой гаммы всевозможных чувств – от возбуждения до смущения и обратно.
Несмотря на всё это, директриса в ней взяла верх над женщиной, и она деловым и строгим тоном объявила:
– Я не намерена терпеть ваши сомнительного характера намёки!.. Весь этот ваш невнятный бред… плод больной фантазии… В общем… Либо честно рассказывайте, что вчера произошло, либо убирайтесь из моей спальни!.. Из дома!..
Валерий Петрович осторожно присел на край дивана.
– Вчера мы отмечали юбилей лицея…
– Это я помню…
– Ты слегка перебрала…
– Вообще-то, я не пью… – вяло и грустно пробормотала она.
– Я проводил тебя до такси. Таксист тебе чем-то не понравился, и ты попросила не оставлять тебя с ним. По дороге, в такси, ты… извини за подробность… Как сказать… Тебя стошнило на мой пиджак… Таксист сделал тебе замечание… Ты принялась извиняться, и тебя стошнило на таксиста… Тут уже было глупо извиняться… Оставшиеся два квартала мы шли пешком… Ты всё допытывалась, какое у тебя прозвище среди учеников… Пришлось признаться…
– И какое же?
– Не скажу, – твёрдо заявил Валерий Петрович. – Ты опять начнёшь плакать.
– С чего бы мне плакать? – удивилась Лидия Андреевна.
Валерий Петрович пожал плечами.
– Вчера плакала.
– Извините, конечно… Это было вчера… Я требую…
Он вновь пожал плечами и сказал:
– Терминатор.
Помолчали. Она спросила:
– Я настолько страшная? Или я кажусь бездушной машиной?
Его лицо размылось в её глазах из-за подступивших слёз.
– Ну, вот же… опять… Я же объяснил, что из-за фамилии… Ты Шварц…
– Я помню, – всхлипнула она. – И помню, мы закурили… Едкие такие… сигарета…