– Не вижу смысла это обсуждать. Ты меня оттолкнула, – подозреваю, что он пытался сказать это холодно. На деле же не просто режет словами по воздуху, а будто бы прижигает ими мою кожу. – Ничего толком не случилось. А значит, и говорить не о чем.
– Ничего не случилось? – сипло переспрашиваю я.
Саша вздыхает и пронизывает меня невыразимо напряженным взглядом. Настолько тяжелым, что я сама не сразу могу заговорить.
– Я объяснила, почему оттолкнула, – выдыхаю свистящим шепотом. – И когда ты спросил… – громко сглатываю. – Я признала, что хочу, чтобы целовал только ты.
– Хватит, – грубо останавливает он. – Я что, блядь, должен тебе в деталях рассказать, насколько мне похрен на все эти ванильные сопли?!
Это звучит так цинично и жестоко, что я, наконец, взрываюсь.
Взрываюсь смехом. Он как защита от того, что Георгиев выдает.
– Именно поэтому ты тогда спрашивал, целовал ли меня Шатохин, да? Именно поэтому обнимал меня так, словно боялся потерять? Именно поэтому ждал меня полночи? Именно поэтому орал на весь двор, что я твоя? Именно поэтому приехал за мной в деревню? Именно поэтому ввязался за меня в драку с целой толпой? – в отчаянии шагаю по самому краю. Преувеличиваю, наверное. Но иначе не могу его поступки трактовать. Не после того, что сегодня произошло. – Все это делаешь, чтобы показать, как я тебе безразлична?! Браво, Саша! Я почти поверила. Не останавливайся. Весь мир за мной исколеси!
– Захочу, так и сделаю! – рявкает он в ответ. – Что такого-то, если я так хочу?! Я. Так. Хочу! – чеканит, рассекая воздух не только голосом, но и своим надсадным дыханием. – А подъебывать, знаешь, кого будешь?!
Дрожу, но стараюсь не выдавать этого. В то время, когда кажется, что Сашка меня попросту снесет своими эмоциями, с невозмутимым видом скрещиваю на груди руки и замираю.
– Кого же?
– Любого другого долбоеба!
– Любого? – цепляюсь, замечая, как он вздрагивает. – Что ж… Пойду, найду его.
– Соня, блядь…
Несмотря на этот разбитый выдох, намеренно спокойно ухожу.
– Я не был пьян, – догоняет меня перед поворотом за угол здания.
Послышалось. Сердце слишком громко стучит.
– Что? – и все же оборачиваюсь.
Встречаясь взглядами, позволяем друг другу увидеть свои истинные эмоции.
– В ту ночь я не был пьян, – повторяет Георгиев хрипло. – Не настолько, чтобы не соображать, что творю, – стискивая челюсти, с трудом переводит дыхание и слегка мотает головой. – Все, что я делал и говорил… Все осознавал.