– Мачеха, – сказал я.
Это слово, которого боится каждый с детства, всё, что я готов был произнести в ответ на этот вопрос. За ним, отгораживаясь, пряталась вся моя жизнь, то, о чём я не могу даже помнить сейчас. Я не могу думать, тогда я начну снова чувствовать, а если стану чувствовать, сердце моё взорвёт болью. Я могу только быть под наркозом. Эта война должна стать моими наркозом…
Когда я забирал документы из деканата, меня не могли не спросить:
– Что, переезжаете куда-то? За границу? – заинтересованно заглядывая мне в лицо.
Я посмотрел, не понимая вопроса, заграница?.. что это?
– А… нет… да… – пробормотал я.
– На красный диплом идёте и уезжаете, жалко, Алексей Кириллович…
Я сказал ещё что-то, меня даже уговаривали какое-то время. Говорили, что остался всего год, что у меня самые радужные перспективы. Что… Я не слушал, мне не терпелось поскорее выполнить задуманное. Будто за мной гнались.
В военкомате смотрели на ссадину на моей щеке и разлившийся вокруг синяк.
– От закона скрываетесь, может?
– Нет. Я студент.
Подозрений стало ещё больше:
– То-то, что студент… – военком прищурился, разглядывая меня пристальнее. – А что понесло студента с последнего курса на войну по контракту?
Я смотрел на этого человека, который, наверное, обязан быть подозрительным…
– Понимаете… Отец женился на молодой, ревнует жену ко мне, – выпалил я.
Тип осклабился, с ухмылочкой покачал головой, подписывая моё заявление и прочие документы, и расспрашивать больше не стал.
Со мной заключили контракт на три месяца. И я думаю до сих пор, как же это можно заключать контакт, чтобы идти воевать на три месяца?
Три месяца воевать. Защищать Родину три месяца. А потом что? На отдых?
Что-то противоестественное в этом, противоречащее смыслу даже самих слов защищать Родину. А я шёл за этим. Там бандиты, «боевики», враги… Опять какой-то абсурд, очевидно, списанный с западных образцов. Может они поймут когда-нибудь, что там, в, кажущихся кому-то прекрасными, далях, тоже не идеальная жизнь, больше того: во многом для нас не подходящая.
Никогда для русских не подходила западная жизнь. У нас даже вера, религия, её суть, отлична от их. И всё наше копирование превращается в пародию и уродство… Это уродует и ломает тех, кто встраивается, пытается действовать в их логике, противоречащей исконной нашей внутренней сути. Это как вкручивать неподходящие по размеру детали в механизм, они ломаются, они теряют форму, искажаются окончательно и всё равно не подходят. Во всём так. Даже в мелочах. Точно как с программ-контролем по факультетской хирургии когда-то было…