А сколько тостов! Сколько вылито вина в разгоряченные пиром и шумною беседою глотки!
А какие невиданные цукры украшают столы! Целые горы изделий и печений из сахару – люди, города, деревья, животные… А это что за небывалые цукры? Двуглавые орлы, Московский Кремль с позолоченными куполами церквей… А это что такое? Сахарный трон, на троне, в странной шапке, в виде короны, – юноша… Да это московский царевич… вон и бородавка из сахару, и сахарная корона – это шапка Мономаха…
И музыка играет неустанно. С музыкантов пот катится, а духовые инструменты гудят и завывают.
У Марины голова кружится, как ни привыкла она к подобным пирам; но тут в воздухе что-то особенное, одуряющее…
– И Кир, царь Персидский, и Ромул, Римский, были пастухами… А какие великие государства заложили… А я – царской крови, я «прирожовый державца», – говорит кто-то около Марины.
Это говорит он – с непонятными глазами!..
– Он истинный царевич! – слышится возглас.
Марина опять вздрагивает… Он – рядом с нею, а потом он будет высоко на троне… Куда же исчезли видения детства?
– Москва – народ грубый, варварский, пане… А этот знает и историю и риторику. Он должен быть царский сын, пане, долетает до слуха Марины смешанный говор.
А Урсула щебечет с кем-то. Ей весело. И татко весел. Только ей, Марине, невесело – ей что-то страшно… Как душно кругом! Жарко, словно там, под экваториальным солнцем, под одинокой пальмой…
– Вы достигнете благих целей, ваше царское высочество, если отдадите себя могущественному покровительству святого отца, – ласкающим голосом говорит ксендз Помасский.
– Я буду просить покровительства святого отца, – отвечает таинственный юноша.
– Я бы советовал вашему высочеству прежде всего написать нунцию Рангони, выяснить ему ваше положение, ваши надежды и дальнейшие намерения, – продолжает ласкающий голос отца Помасского.
– Я напишу…
– По благословению его святейшества вся Польша пойдет за вашим высочеством.
– Идем! Все идем! – ревет собрание.
Обед подходит к концу. Говор становится смешанным, неясным… Дамы удаляются на другую половину.
Выходит и Марина. Она шатается.
– Поддержи меня… мне дурно… я упаду, – шепчет она сестре.
Испуганная Урсула ведет ее в спальную.
– Московия… Сибирь… Азия…
– Что с тобой, Марина? Ты что-то шепчешь… Ты больна? Езус-Мария!
Дойдя до гипсового, обвитого плющом большого распятия, Марина крыжом упала перед ним и заплакала.