Что произошло далее, известно мне по рассказам моих сотоварищей. Священник не прервал наказания, а завершил его только тогда, когда палка в сороковой раз опустилась мне на спину. Затем меня передали на попечение интернатского врача. Он констатировал, что я впал в беспамятство. Поднялась температура, я бредил. Два или три дня я находился между жизнью и смертью, урывками приходя в себя и открывая глаза. Мне казалось, что я снова нахожусь в цирке, как будто ничего не произошло, калейдоскоп лиц вертелся в моем воспаленном сознании, и центральным в нем был лик сеньора делла Кьянца. Сознательно я бы никогда не проговорился и не обратился бы к отцу, однако под воздействием лихорадки я постоянно выкрикивал его имя и в бреду несвязно рассказывал историю своего появления на свет.
Когда лихорадка прошла и жар спал, я обнаружил, что подле меня находится тот человек, которого я любил и ненавидел одновременно, – мой отец. Только под угрозой нового, гораздо более сурового наказания директору и священнику удалось вытянуть из меня правду, и сеньор делла Кьянца соизволил припомнить мимолетную интрижку с моей матушкой (однако назвать ее имя он был решительно не в состоянии!).
Батюшка проявил благородство и щедрость, коих я в нем не предполагал. Он регулярно навещал меня в интернате, каждый раз расспрашивая о тех приключениях и невзгодах, что выпали на мою участь. А через пару месяцев он пожаловал в интернат вместе со своим адвокатом, который известил, что сеньор делла Кьянца желает взять меня на воспитание к себе в дом. Я и представить себе не мог, что мои мечты сбудутся и я обрету семью.
Впрочем, этот филантропический эксперимент быстро завершился. Супруга моего отца, та самая, что выставила за дверь беременную матушку, возненавидела меня с первой секунды и обращалась со мной, как с нахлебником. А однажды сеньора делла Кьянца, заявив, что у нее исчезли чрезвычайно ценные изумрудные серьги, вызвала полицию и приказала обыскать мою комнату. Излишне говорить, что украшения, завернутые в тряпицу, отыскались в одном из моих башмаков. И напрасно я уверял полицию, что не прикасался к серьгам (тогда я еще думал, что произошло ужасное недоразумение – кто-то другой, похитив драгоценности, воспользовался моей обувью как тайником).
Меня отправили в особый интернат для детей-преступников. Только там, размышляя на досуге, я пришел к выводу, что сеньора намеренно подложила мне серьги, чтобы выжить меня из дома. Я пытался связаться с отцом и сообщить ему это, но каждый раз, когда дворецкий слышал в телефонной трубке мой голос, он тотчас отключался. Позднее я узнал, что таков был приказ сеньоры.