Она тяжело вздохнула.
– Ну, что молчишь? Пошли сегодня в «Цепи» или «Панораму»? Познакомимся, то-се… Вместе оно и спокойней. Идем, угощаю, если что. Ну, чего? Нет? Эх, дура ты, Кирка, дура! Тогда я сама пошла – мне девчонки одно новое «рыбное» место подсказали…
Один раз Наташка повела ее в салон «Мир ногтей», где делала маникюр, педикюр, наращивание, – словом все! Но увидев прейскурант Кира оттуда быстро ретировалась: мол, как обходилась своими силами, так и дальше обойдусь! Но она была впечатлительной натурой, и ночью ей приснился страшный мир: ногти, повсюду ногти! Они хрустят под ногами, возвышаются тут и там трехметровыми валунами, скальной грядой перекрывают горизонт, облаками плывут по небу, даже дождь тут идет острыми разноцветными обрезками ногтей… Кира проснулась с колотящимся сердцем и не могла заснуть до утра. А Наташка хвасталась свежим маникюром и насмешливо улыбалась…
«Интересно, куда она рванет на этот раз? – гадала Кира, высматривая ее в окно. – И с кем? Вроде бы, сейчас у нее Сергуня. А там как знать»…
Зимой был Любшин, чрезвычайно солидный на вид, из мелких чиновников. И Париж.
В самые ненастные декабрьские деньки, когда улицы утонули в снегопадах и ноги разъезжались в грязной каше из раскисшего снега и противогололедных смесей, Наташка ворвалась в бухгалтерию с новостью:
– Еду в Париж! На рождественские каникулы! Любшин сюрприз устроил! Говорит: увидеть Париж и умереть!
Сказала артистично, с выражением, и картинно сбросила на спинку стула неправдоподобно дорогую шубу, подаренную кем-то из бывших.
Любшин был, пожалуй, самым интеллигентным из Наташкиных воздыхателей. Зато и продержался возле нее совсем недолго, не больше месяца. Может быть, именно поэтому.
– Ничего! – философски сказала Наташка. – Сказки длинными не бывают!
Ей недели, проведенной «в реальном Париже», хватило на целый водопад воспоминаний:
– На Монмартре пили абсент… На Рю де ла Пэ смотрели канкан… Столица мира! Ой, девочки, а какие там шмотки! А телки, особенно в «Мулен Руж»!
Кира смотрела на Наташку, устремившую подернутый поволокой взгляд куда-то в «прекрасное далеко», как будто видела сквозь разваливающиеся от старости канцелярские шкафы и источенные грибком стены сияющую огнями Эйфелеву башню. Смотрела, и в который раз пыталась презирать смазливую двоечницу. И в который раз не получалось.