Номер, однако, ей запоминать не
пришлось, потому что на двери обнаружилась латунная табличка, на
которой было написано «Аполлинария Онсет». Она вышла на лестницу,
затворила дверь. На этой двери, кстати, не было даже намека на
замок, и Аполлинария подумала, что, наверное, довольно беспечно, не
запирать квартиру, но потом вдруг сообразила, что в квартире она
ничего не оставляет, всё, что у неё было, находилось при ней.
Шляпка — на голове, зонтик — на сгибе руки, духи — в кармане
платья, причем карман этот был весьма велик, и вполне мог сойти за
небольшую сумочку. Так что запирать квартиру не было никакого
смысла.
— Ну и хорошо, — решила она.
Лестница оказалась узкой, крутой, но
для Аполлинарии это препятствием не стало — молодые ноги, обутые в
невероятно удобные башмачки, мгновенно снесли её по ступеням вниз,
и уже через минуту она вышла из подъезда на улицу, щурясь от яркого
летнего солнца.
***
— Вы только полюбуйтесь. Ни тебе
«здрасти», ни тебе «пожалуйста», — произнес голос откуда-то сбоку.
— Ну и молодежь пошла. Никакого уважения к старшим.
Аполлинария повернулась на этот
голос, и увидела, что у подъезда, в тени выступа стены, стоит
лавочка, на которой сидят три старухи, каждая — с вязанием в руках.
Выглядели они странновато. Первая, та, которая сидела ближе всех к
двери, оказалась худой, жилистой; она держала в руках небольшой
клубок, на который наматывала нитки. Одежда этой старухи была
серой, словно бы сильно выцветшей, и клубок тоже был серый, и лицо
словно бы серое, вот только взгляд у старухи оказался пристальный и
цепкий — Аполлинария догадалась, что ругалась сейчас именно
она.
— А что ты хочешь, Ноночка? —
спросила вторая старуха. — Такая эпоха. Они уже и не помнят, что
можно иначе.
— Я, Мирра, хочу, чтобы всё-таки
помнили, — проворчала первая старуха. Вторая, которую первая
назвала Миррой, толстенькая, плотненькая, выглядела несколько
приятней, но взгляд имела очень похожий, пристальный и цепкий.
— Хватит болтать, — цыкнула на них
третья старуха. Одежда у неё была темной, едва ли не чёрной, а в
руках она держала здоровенные портновские ножницы. — Чего вы
накинулись на девку? Она, небось, в первый раз, а вы уже всё за неё
порешали. Эй, девица, ты в первый раз, что ли? — спросила она
Аполлинарию, и щёлкнула ножницами. Звук получился неожиданно
громкий, словно ножницы в этот момент обрели голос, и явственно
произнесли «клац».