Во Владимире Шихмат «посадил Василия Дмитриевича на великое княжение». Счастье, однако, переменчиво и недолговечно. Следующей весной ханский шурин попал в засаду у Сырдарьи и был изрублен на куски.
С переездом митрополичьего двора в Москву при святителе Петре[27] стольный Владимир осиротел и постепенно начал терять значение общерусского центра, но обладание им давало звание великого князя. Василий Дмитриевич чувствовал себя значительно увереннее, получив от хана ярлык.
Бояре невольно насторожились, ведь князь несколько лет воспитывался в Орде, а тамошние нравы известны: чуть что – голову на плаху или задницу на кол. Бывало, подносили и яд в пиале. Хорошо, коли несчастный быстро погибал, но случалось, что перед тем бедняга долго мучился… Да мало ли всякого придумали сыны Адамовы для умерщвления себе подобных…
Владимир Андреевич Серпуховской, герой Куликовской битвы, дядя великого князя, обиделся на племянника за то, что ему ничего не выделили из наследства Дмитрия Ивановича, треть которого принадлежала ему.
Сперва Владимир Андреевич остановился в Серпухове, но, видя, что сие не возымело действия, отправился в полуновгородский-полумосковский Торжок, что выглядело вызовом. Соединившись с северной республикой, он мог согнать с великого Владимирского стола Василия Дмитриевича. Тому пришлось растолковать, и самонадеянность князя, как рукой сняло. Обострять конфликт он поостерегся и уступил Ржев, часть Волока Ламского со всеми пошлинами и сборами Владимиру Андреевичу.
Нежданно-негаданно Витовт прислал к Василию Дмитриевичу боярина с поздравлением с его восшествием на Владимирский стол. Настоящая цель посла, впрочем, была иной. Луцкий князь хотел прощупать обстановку при московском дворе. Кроме верительных грамот посланец Витовта передал князю платочек от Софьи, вышитый ею собственноручно, как некое напоминание об обручении.
Вспомнилась зеленоглазая дева, и что-то ожило в душе московского князя, а ведь два года минуло с их встречи – немалый срок, но сердце встрепенулось, как петух на насесте при приближении рассвета, будто вновь увидел деву на запорошенном снегом замковом дворе Луцка или опять очутился на крещенском пиру. Заноза любви вновь заныла в душе, не вытащить и не смягчить боли. Зачем ему жена-литовка, он и сам не знал, мог суженую и поближе сыскать, но поздно уж об этом рассуждать. Вновь накатило наваждение… «Хватит, погулял, пора и честь знать – жениться во что бы то ни стало…» – решил Василий Дмитриевич.